Андрей Воронин - Оружие для Слепого

Одного человека, пытающегося пробраться в здание через крышу, через черные ходы, заметить легко, но когда приходит толпа, затеряться в ней – плевое дело, особенно для профессионала. И какие списки не составляй, всех посетителей не учтешь. Да и наверняка приедут члены правительства со своей охраной, это внесет лишнюю сумятицу, люди Потапчука станут отвлекаться… Еще остаются квартира академика и крематорий…"

Но эти варианты Глеб тут же отбросил, как и вариант с рестораном, где намечалось провести поминки.

Гражданская панихида по академику Лебедеву была назначена на четырнадцать ноль-ноль. К этому времени все было уже готово. Гроб установили на подиум, вдова, дочь и родственники заняли свои места. Зазвучала тихая музыка. Свет в зале горел на одну треть, лишь яркий луч театрального софита светил на подиум с гробом, в котором с загадочной улыбкой на лице лежал академик Лебедев. Лицо было таким, словно старику лишь перед самой кончиной открылась тайна бытия, он ее узнал, улыбнулся и покинул этот мир, так и не успев никому сообщить о своем удивительном открытии.

Ко входу в Академию подъезжали машины, очень медленно, никто из водителей не позволял себе резко тормознуть или просигналить. Все происходило в почтительной тишине. Даже двери открывались и закрывались без щелчков и хлопков. Как правило, сначала из машины на асфальт ставилась одна нога и лишь через несколько секунд вторая. Затем медленно выбирался очередной уважаемый известный академик преклонных лет, очередной претендент на гражданскую панихиду.

Старые люди сдержанно кивали друг другу, ведь они давным-давно встречались только на похоронах и смотрели друг на друга, словно говоря: сегодня он, а завтра, может быть, я или ты. А затем, поддерживаемые под руку родственниками, ученые с цветами в руках медленно тянулись по широкому проходу к сцене.

Многие подходили к гробу, шептали Надежде Алексеевне и Вере Ивановне слова утешения, специально приготовленные к этому случаю, положив цветы, замирали у гроба, чтобы затем так же медленно отойти, слиться с толпой и освободить место для других. Молодежи было не очень много. Никто не покидал зал, люди лишь прибывали и прибывали.

Через полчаса зал оказался полон – человек двести пятьдесят. Кое-кто курил, негромко переговариваясь в вестибюле и в курительной комнате. Кое-кто спускался прямо в президиум. Нетрудно было догадаться, что эти люди в строгих костюмах работают здесь, имеют кабинеты.

Люди генерала Потапчука старались не выделяться из толпы, хотя наметанным глазом их можно было заметить. Они не стояли на месте, прохаживались. Присматриваясь к находящимся в зале.

Потапчук тоже был в зале. Как он ни пытался отыскать взглядом Глеба Сиверова, это ему не удалось.

«Может, он подойдет попозже?» – решил генерал.

Но Глеб прошел в зал одним из первых. Он стоял за спинами двух высоких женщин. Свой берет он сунул в карман, чтобы освободить руки. Оружие было спрятано недалеко – все тот же его любимый тяжелый армейский кольт в кобуре под мышкой.

Генерал Потапчук оживился лишь тогда, когда, пройдя через фойе, в зале появился доктор Кленов в сопровождении двух офицеров ФСБ. Виктор Павлович был в черном костюме; на его печальном лице читалось недовольство: ученого явно раздражал эскорт.

Глеб с первого взгляда определил, что под черным; пиджаком у Кленова надет бронежилет.

И он внутренне улыбнулся:

«Молодец, Федор Филиппович, уговорил-таки своего подопечного принять хоть какие-то меры предосторожности».

Недалеко от генерала Потапчука, шагах в десяти за Сиверовым, стоял полковник Баталов с сотовым телефоном в руке и с рацией в кармане. Теперь следовало держать ухо востро. В том, что Кленов здесь долго не задержится, Глеб не сомневался.

«Ему Потапчук не позволит!»

А в это самое время неподалеку, на соседней улице, неприметный мужчина в дешевой болоньевой куртке и в вязаной шапочке присматривался к мужикам, тусовавшимся на крыльце гастронома.

Наконец он выхватил взглядом одного парня, который явно хотел выпить, но не мог отыскать знакомых.

Мужчина подошел к нему и тихо поинтересовался:

– Что, душа горит? Принять на грудь не мешало бы?

Тот тут же оживился:

– А что, можешь налить?

– Могу.

– Так в чем дело?

– Бутылка не с собой, – мужчина развел руками.

– Близко, что ли?

– Да вот, незадача… Понимаешь, я тут киномехаником работаю, в кинопроекторной бутылку заначил… А тут похороны у нас в Академии, ментов понаехало, да и начальник косится… Уже раз меня по пьяному делу поймал. Сам не могу пойти. Вот ключи, пошли, я тебе по дороге расскажу, где бутылка стоит. Возьмешь в проекционной и спустишься, вместе раздавим.