Андрей Воронин - Повелитель бурь

Глеб присел над трупом и без особенных усилий перевернул его на спину. Генерал увидел молодое, но какое-то изможденное лицо — впалые щеки, темные мешки под широко открытыми бледно-серыми глазами, плохая пористая кожа того же нездорового желтоватого оттенка, редкая светлая щетина на подбородке и черная дыра чуть выше и правее переносицы. Вторая пуля Сиверова пробила ему горло.

— Чистая работа, — сказал Потапчук.

Глеб не ответил. Он зачем-то осматривал запястья и локтевые сгибы покойного, и лицо его с каждой секундой приобретало все более озадаченное выражение. Наконец, он поднял левую руку убитого кверху, оттянул ветхий рукав майки и заглянул ему под мышку.

— Ах, хитрец, — сказал он с непонятным удовлетворением и сделал жест в сторону Потапчука, предлагая тому полюбоваться своей находкой.

Федор Филиппович наклонился и посмотрел, хотя уже успел догадаться, что именно увидит. Внутренняя сторона бицепса чуть ниже подмышечной впадины представляла собой сплошной синяк, как маком, усеянный черными точками — следами уколов.

— Уверен, что в паху у него тоже живого места нет, — сказал Глеб. — Выходит, сами они действовать не рискнули, наняли наркомана из местных. За дозу подох, дурак. Я почти уверен, что ваша квартирная хозяйка без труда его опознает, но толку нам от этого…

— Интересно, как они на меня вышли? — озабоченно спросил Потапчук. — Вот она, конспирация, мать ее… Называется, сохранил инкогнито! Получается, Глеб Петрович, что ты все это время таскал за собой хвост длиной в километр.

— Получается. — Глеб пожал плечами. — Хотя я уверен, что это не так. А с другой стороны, откуда, в таком случае, взялся этот придурок? Ведь не святой дух его послал!

Генерал потер ладонью щеку и рассеянно похлопал себя по карманам. Сигарет опять не было.

— Да, — сказал он, — похоже, нам действительно пора домой. Хватит бегать по горам, пора сесть и хорошенько подумать, что к чему.

— Внимание, — сказал Глеб, — у меня родился афоризм. Ничто так не обостряет мыслительные способности, как вовремя просвистевшая у виска пуля.

— Длинновато для афоризма, — проворчал Потапчук.

— Зато в самую точку.

Генерал снова взглянул на убитого, увидел перепачканное кровью лицо, черное отверстие во лбу и отвернулся. «Что в точку, то в точку», — подумал он.

Дождь лил, как из ведра, четвертые сутки подряд вдоль тротуаров текли мутные ручьи, в лужах весело скакали крупные пузыри, в колодцах ливневой канализации шумели миниатюрные водопады. Там, где канализация засорилась, мостовая напоминала реку в половодье. Машины разбрызгивали воду, поднимая высокие пенные усы, грязные волны с плеском рушились на тротуары, хлестали в ветровые стекла встречных автомобилей, заставляя дрожать и расплываться бледные огни включенных в связи с плохой видимостью фар. Это смахивало на начало Всемирного потопа, и Максим Юрьевич прикидывал, с какой стороны лучше взяться за сложное дело спасения многомиллионного города. Впрочем, эти мысли были мимолетны и ни к чему не обязывали: не хватало еще, чтобы спасатели занимались прочисткой засорившейся ливневки! Вот если бы там, под землей, в узких трубах застряли господа коммунальщики в полном составе, во главе с мэром…

Большой «лендровер» уверенно двинулся вперед сквозь пелену дождя, как океанский лайнер сквозь шторм. Под колесами зашипела вода. Когда колеса попадали в лужи, она ударяла в днище с точно таким же звуком, какой бывает, когда встречная волна бьется о дно идущей на большой скорости моторной лодки.

«Да, — подумал Становой, — хорошо бы сейчас на рыбалку!»

Подумал и удивился: господи, ну какая сейчас может быть рыбалка? Того и гляди, самого подденут на крючок, подсекут и возьмут за жабры — попался, который кусался!

Ситуация и впрямь внушала определенные опасения, если не сказать страх. Да, именно страх, а что такого? В страхе нет ничего постыдного, страх — это просто проявление предусмотрительно заложенного в нас матерью природой инстинкта самосохранения, без которого все мы давным-давно вымерли бы, как динозавры. Не боятся только полные идиоты — в прямом, клиническом смысле этого слова, — да еще, пожалуй, коматозники, которым бояться, по большому счету, нечего.

М-да, подумал Максим Юрьевич, поганое это дело — быть вылепленным из одного теста, скажем, с Димочкой Вострецовым. Помня об этом, уважать себя бывает затруднительно. Как все-таки хорошо, что этот жирный слизняк ничего не знает. Молодец я, что ничего ему не сказал. И не скажу, потому что это себе дороже…