Андрей Воронин: Русская сталь

К новенькому деловито подсела толстуха в ажурных чулках и красном шелковом платье.

— Как насчет женской ласки? Есть настроение? — спросила она низким, с хрипотцой голосом, без малейшей попытки придать ему игривую интонацию.

— Хочешь, имя угадаю? Тамара?

— Да слышал, небось.

— Ничего подобного. У красивой женщины всегда красивое имя. Выражение толстухиного лица слегка смягчилось.

— С красивой женщиной ведут себя соответственно.

— Без вопросов. Что будешь пить?

— Водку, только без грейпфрута. Такую дрянь даже под сорок градусов не проглотишь.

— Нормальный фрукт, не хуже любого другого.

— Оторвемся куда-нибудь или здесь еще посидим? — спросила Тамара, отхлебнув зараз почти половину из двухсот граммов в бокале.

— Побудь со мной, составь компанию. Сколько у тебя такса за час?

— За компанию? — с сомнением взглянула толстуха. — Тридцатник.

Сиверову не жалко было денег. Но, переплачивая, человек выставляет себя лохом. А с лохами и разговор будет соответствующий.

— Двадцать в самый раз, — он протянул ей долларовую купюру.

— С хорошим человеком можно и за двадцать посидеть.

Тамара решила честно отработать деньги. За первые полчаса пересказала кучу анекдотов и местных баек. Если б Сиверов действительно решил скоротать время в баре, лучшей напарницы ему бы не найти.

Через полчаса она вспомнила про Ганса — так она называла немецкого «корреспондента».

— Бедный мужик. Такой красавец был — все наши девочки на него заглядывались. И вдруг такое…

Переход от веселых анекдотов к ужасу получился, пожалуй, резковатым, но Сиверов промолчал.

— Нельзя здесь иностранцу одному болтаться, без группы, — заметила Тамара. — Кусок слишком лакомый. Каждый подозревает в нем богатенького Буратино.

— Слышал я, — равнодушно бросил Сиверов. — Разве он не утонул?

— Может, сам, может, помогли добрые люди. Вещей в номере не нашли — шаром покати! А сумка при нем была точно.

Дежурная по этажу умолчала насчет этого обстоятельства. Сиверову хотелось расспросить подробнее, но он не спешил проявлять инициативу.

— Я, по сути, тоже иностранец.

— Речь не про штамп в паспорте, я имею в виду буржуев. А ты свой… Весь из себя задумчивый, весь из себя неласковый. Забуримся в номере? За те же бабки. Нет? Тогда я удалюсь ненадолго по маленькому. Не скучай.

При знакомстве она казалась трезвой. Но теперь не сразу вписалась в проем и чуть не выронила сумочку. Суммарная доза выпитого за вечер уже достигла приличного уровня.

Едва Сиверов остался один за столиком, как к нему нагнулся крепкий парень с глазами навыкате.

— Дело есть. Я из гостиничной службы безопасности. Пройдемте, пожалуйста, в коридор.

Глеб мог бы отказаться, но прямых контактов он никогда не избегал, они здорово экономили время. Коридор был пуст, если не считать еще одной крепкой фигуры.

— Слышишь, друг. С тебя еще причитается.

— Серьезно?

— Да. Поговорить у нас здесь стоит дороже, чем переспать. Во-первых, ты наносишь даме моральный ущерб. Во-вторых, напрягаешь ее сверх меры.

Штатный сотрудник ФСБ попробовал бы сговориться, заплатил бы, если б не было выхода. Но человек по прозвищу Слепой не числился в штате ни одной конторы, и руки у него были развязаны.

— Тогда уж пускай обслужит по полной программе, — сказал он.

— Без вопросов. Пошли, в номере рассчитаешься.

Хорунжий Лаврухин быстро поскакал в сторону от лагеря — к темному каменному строению с остроконечным куполом. В свои двадцать с небольшим он сохранил любопытство ребенка. Впервые попав в чужую страну, он всем здесь интересовался, даже камнями, валявшимися под ногами. Строение оказалось древней церквушкой — она единственная уцелела среди мшистых развалин монастыря.

Лаврухин уже привык, что здесь, в восточных вилайетах Османской империи, все мало-мальски старинное несло изображение не полумесяца, а креста. Кресты на опустелых церквах, могильные камни в виде огромных вытесанных из камня крестов, украшенных затейливой вязью орнамента. И непонятные буквы, тоже похожие на орнамент.

Армянский монах в черном выглядел таким же потускневшим от старости, как и все строение. Не в силах распрямить поясницу, он с тревогой задрал голову. Человек в папахе, с винтовкой за спиной и саблей на боку мог с равным успехом оказаться диким курдом или русским казаком. В первом случае он нес бы монаху верную смерть.

Чтобы не пугать старика, Лаврухин широко перекрестился. Нагнувшись к самой морде коня, протянул монаху серебряный царский рубль. Тот взял его, продолжая смотреть немигающими глазами на человека в военной форме.