Андрей Воронин - Слепой в шаге от смерти

– Да будет, как и с аналитиком – все зависнет.

Какой-то чиновник встречался с каким-то полковником, их, скорее всего, приняли за других. Вот и укокошили бандиты. Подобное в России каждый день происходит.

– Только не с полковниками и чиновниками такого ранга.

– Да ладно, – Григорий Германович потер виски, словно разговор ему опротивел. – Умники нашлись. Ну и занимались бы этим сами. На хрен меня подписывать?

– Ты же у нас по таким делам спец.

– Я за свои дела и отвечаю.

– Ответишь, ответишь, – мужчины вновь рассмеялись, как будто разговор шел о каких-то пустяковых разборках.

«О чем это они?» – подумал Сиверов и тут же почувствовал, как пальцы Валентины сжали его локоть.

– Федор, что с вами, вы меня совсем не слушаете?

– Это алкоголь, всегда так. Выпью пару рюмок и становлюсь задумчивым.

– Всегда?

– Нет, только когда рядом со мной красивая женщина.

– И о чем же вы думаете?

– Естественно, о вас, – по нарочито непринужденному тону, каким это было сказано, Валентина сразу же поняла, что ее новый знакомый притворяется, но в то же время хочет ей угодить.

– Обманываете.

Глеб тряхнул головой, чтобы сбросить прежнее состояние.

«Ну вот, опять сработала профессиональная привычка. Пусть себе говорят, – рассуждал он. – Конечно, они мерзавцы, но мне-то какое дело? Всех мерзавцев не переловишь, как нельзя заработать всех денег, нельзя перелюбить всех женщин, – Сиверов усмехнулся. – Хотя к этому нужно стремиться. Давай, забудь о тех мужиках. Другой город, другие проблемы. Ты приехал отдыхать, а такое впечатление, будто специально ищешь себе работу. Не мое это дело, мне никто не поручал следить за ними. Еще неизвестно, кто был большим негодяем – покойный Олег или убравшие его люди. Возможно, так даже лучше для остальных. Ты-то сам, Глеб, не очень-то церемонишься с законом, и, если посмотреть на тебя со стороны, тоже можно подумать, что ты обыкновенный убийца. Правда, мне бы не хотелось, чтобы так подумала Валентина».

Сиверов поднялся с дивана и галантно взял Валентину под руку.

– Пойдем к столу? – спросил он.

– Нет, я больше не могу смотреть на постные лица, и кусок мне в горло не полезет. За поминальным столом почему-то никак не удается отделаться от мысли что отбивная – это кусок трупа, – довольно жестко сказала Валентина.

И Глеб согласился с ее словами. Он иногда подумывал о том, чтобы стать вегетарианцем, но до исполнения заветного желания дело не доходило. Работа требовала здоровья, сил и выносливости, а таких качеств, питаясь, как Лев Николаевич Толстой, морковными котлетами, не добьешься. И права была героиня из «12 стульев», говорившая, что Лев Николаевич вовсю трескал отбивные, когда писал то ли «Анну Каренину», то ли «Войну и мир». О какой из этих двух книг шла речь в романе Ильфа и Петрова, Сиверов забыл. Он не любил Толстого, хотя читал и понимал величие классика. Но это был не его писатель. Темп другой. Слишком медленно разворачивается действие, слишком много подробных описаний, и прежде чем дочитаешь, уже поймешь, чем все кончится.

– А удобно – уйти?

– Если мы это сделаем незаметно, то – удобно.

Спустившись вниз, они поняли, что желание уйти посетило не только их. Уходил и сам Евдоким, вернее, не уходил, а удалялся. Проводить его вышли даже вдова и дети, на время оставившие гостей.

Евдоким Емельянович стоял, широко расставив ноги, в наброшенном на плечи пальто. Казалось, он никогда не надевает пальто в рукава и никогда сам его не снимает. Всегда рядом окажется кто-нибудь из телохранителей, готовых предугадать любое его желание.

Евдоким Емельянович картинно согнулся и поцеловал руку вдове.

– Если что, – проворковал он, – не церемоньтесь, обращайтесь, я всегда помню о вас. Звоните напрямую в любое время. Дай, – бросил он через плечо помощнику.

Помощник тут же вытащил плотную карточку, на которой был написан телефон. Ни имени, ни отчества, ни должности – только крупные цифры. Ловко повернув карточку в пальцах, как это делает заправский шулер с игральной картой, он подал ее безутешной вдове. Та всхлипнула и принялась благодарить.

– Да мы вас, Евдоким Емельянович, не осмелимся потревожить.

– Осмелитесь, осмелитесь, – вальяжно кивнул важный человек и тут же словно забыл о существовании вдовы в трауре и ее детей, а также многочисленных гостей, остававшихся в банкетном зале.

Формальность была выполнена, дежурные слова сочувствия сказаны. Зачем и дальше забивать себе голову чужими проблемами? В голове Евдокима Емельяновича хватало и собственных, каждая из которых стоила таких денег, о каких большинство смертных даже думать боятся.