Андрей Воронин - Слепой в зоне

Водитель исполнительно подъезжал к тем точкам, на которые ему указывали. И пока съемочная группа работала, он возился с мотором или доливал в бак горючее из канистр. Все были при деле. А после съемки, по установленной традиции, Хворостецкий щелкал пальцами и громко провозглашал:

– А теперь надо закусить, надо вывести из организма радиацию.

– А как же!

Все дружно брали одноразовые пластиковые стаканчики, водку, минералку и с рвением выводили радиацию из организма, отчего лица членов съемочной группы становились красными. Но Хворостецкий успокаивал:

– Это не от алкоголя, это от солнца, от свежего ветра, от избытка кислорода. Так что не беспокойтесь, все прекрасно, друзья. И фильм мы сделаем гениальный.

– Вот никак не пойму, – говорила Ханна, – сколько уже раз приходилось бывать на съемках, а как посмотришь отснятый материал, то начинает казаться, будто я сама этого и не видела.

– Глаз нужно иметь особенный, – Хворостецкий, прижмурив левый глаз, безошибочно делил по стаканчикам остатки водки из бутылки – поровну, хоть и не проверяй!

Естественно, никаких мутантов отснять не получилось. Правда, пару собак без шерсти они все-таки запечатлели. Тут Хворостецкий проявил весь свой героизм и преданность работе. Он взял два куска колбасы и смело приблизился к плешивым псам. Те опасливо жались к земле, готовые в любой момент броситься от человека.

Но Хворостецкий приманил их колбасой поближе, и оператору, присевшему на корточки, удалось снять этих псов с очень близкого расстояния, чтобы зритель не ошибся – они облезлые, а не гладкошерстные. Когда оператор закончил снимать, Хворостецкий поделил с ним собачью приманку, а на собак закричал и замахал руками, да так страшно, что те, поджав хвосты, пустились Наутек и скрылись в высокой траве, но вскоре вновь показались, на этот раз привели с собой еще двоих.

– Вот это будут кадры! – режиссер просматривал снятое, гладя в окуляр камеры.

– Эй, они вернулись…

– Теперь пошли вон! – Хворостецкий схватил камень и бросил в собак.

Псы злобно залаяли и понеслись по заросшей бурьяном улице небольшой деревеньки на берегу одной из многочисленных речушек.

– Класс! – Хворостецкий похлопал в ладоши. – Такого я еще нигде не видел.

Вот это будет экологический фильм! Вот это будет взрыв! Все в зале рыдать станут. Первый приз за мной. Так что, Ханна, все денежки к нам вернутся, это я гарантирую.

– Да при чем здесь деньги? – Ханна Гельмгольц качала головой.

Она была ошарашена увиденным в зоне, и с каждым часом, с каждой минутой ее настроение становилось все тягостнее и тягостнее. Единственное, что могло спасти немку, так это алкоголь. Поэтому Ханна пила и курила, хотя обещала себе перед отъездом не пить, не курить и не…

Водитель тоже позволял себе выпить лишнего. Кто в зоне станет останавливать телевизионную машину? Тем более, у съемочной группы было огромное количество бумаг с печатями и штампами, разрешающими проводить съемки в закрытой зоне.

– Нам бы теперь людей поснимать.

– Я знаю одного человека, – сказал Виталий. – Очень хороший мужик.

– Что за он? – заинтересовался Хворостецкий.

– Бомж. Он живет здесь, в зоне, уже лет десять, с самой аварии.

– Этого не может быть! – не поверил Хворостецкий. – Десять лет здесь не проживешь, сдохнешь!

– Сам ты сдохнешь, он же здесь не пьет и не курит, – сказал Семага. – Его зовут Володька Кондаков, он мой, можно сказать, друг.

– Ну и друзья у тебя! – захохотал Бархотин.

– А что тебе? Это настоящие ребята, настоящие люди, не то что ты.

– У тебя друзья, Семага, – отбросы, всякая рвань, как и ты сам.

– Молчи, придурок, – осадил Бархотина Семага, – ничего ты в людях не понимаешь.

– Так где этот твой житель зоны?

– Хрен его знает… – Виталий задумался, а потом сказал:

– Есть здесь на примете пара дежурных точек, надо по ним проехаться, и обязательно в одной из них мы его зацепим.

– Проехаться… Ты же еще обещал церковь .найти! – забрюзжал Хворостецкий.

– Вот когда мы найдем Кондакова, он покажет нам и церковь, если только он ее зимой не поджег от скуки. Он здесь каждую звериную тропинку знает, каждый птичий куст. Настоящий сталкер.

– Как ты сказал, Виталик?

– Я говорю – сталкер чернобыльской зоны.

– О, о, сталкер… – возбудился сразу же Хворостецкий. – Такого мне и надо.

Он молодой? Старый?

– Если найдем – увидишь.

– А он говорить не разучился?

– Он говорит, как по книге. Философ.