Андрей Воронин - Ставки сделаны

О том, что он живет в подвале, знал только музейный сторож Акимыч, приходивший сюда исключительно по ночам. В его обязанности входило охранять «эхо войны» от посягательств окрестной молодежи, всерьез рассчитывавшей поживиться оружием с полей второй мировой. Несколько попыток ограбить музей уже было, после чего Акимычу выдали для устрашения «тулку» со снятым бойком – своего рода пугало, которое в случае опасности старик мог использовать разве что как дубинку.

Когда Акимыч обнаружил в подведомственном ему подвале несанкционированного постояльца, то первым делом предложил ему чаю. Взяться за оружие ему и в голову не пришло. Старик и не подозревал, что находился на волосок от смерти, когда спустился в подвальное помещение. Родион, услышавший его приближение, уже держал наготове тяжелый флагшток, которым можно было запросто проломить голову человеку.

Однако этого не произошло. Что-то заставило Волкова в последний момент отложить импровизированное оружие, а Акимыч оказался убежденным пацифистом и за все это время так ни разу и не поинтересовался, какими ветрами его занесло в музейный подвал. Даже не попенял ему за выдернутый засов на двери.

С Акимычем Родион гонял чаи и говорил «за жисть», а днем – спал или шел на Белорусский вокзал, чтобы подработать носильщиком. Когда он там примелькался, местные заправилы наехали на него, чтобы взять дань и растолковать суть бизнеса «по понятиям». Волков даже обрадовался возможности потренироваться на движущихся объектах, проверить, не ослаб ли удар и сноровка за время, проведенное на больничной койке, в прозрачной палате из стеклопластика, обнесенной никелированной металлической сеткой в мелкую ячейку.

Толстяка в грязной робе, местного босса, он поставил на четвереньки точным и сильным ударом в промежность. Тот, побледнев и обмякнув, распластался на пыльном полу подсобки, куда «цеховики» зазвали Родиона, чтобы поболтать «по душам». Несколько шестерок бросились было на его защиту, но Волков так отделал первых двух, что остальные моментально одумались, увидев, как их товарищи с переломанными конечностями скулят от боли.

Он не претендовал на пост босса и сразу же объяснил это неформальному братству носильщиков. Те облегченно вздохнули, и в дальнейшем проблем не возникало: Волкову отвели одну из платформ, и он продолжил работу.

Если бы еще месяц назад кто-то сказал ему, что он будет подносить сумки на вокзале или разгружать вагоны, Родион бы ни за что не поверил и послал бы такого «предсказателя» куда подальше. Теперь же, скрипя зубами, он вынужден был уговаривать самого себя поверить в то, что это ненадолго.

Что вот-вот он разыщет Панкрата, привезет его Басу, реабилитируется в глазах чеченцев и наконец-то плюнет на все с высокой башни.

А пока что Волков продолжал вести подпольную жизнь, по ночам беседовать с Акимычем о политике и потихоньку выяснять, в каком из монастырей Подмосковья мог находиться тот «мерседес», вид которого так хорошо запал ему в память.

О монастыре он впервые услышал от людей, навещавших его в больничной палате. Суровые ребята в штатском (оба – уверенные в себе мачо с квадратными подбородками) проговорились случайно или намеренно, что автомобиль, дескать, находится в собственности духовных лиц, то есть пожертвован каким-то неслабым психом во искупление явно неслабых грехов. Об этом, мол, даже в газетах было написано, раскопали-таки ушлые журналюги.

Родион тогда усиленно симулировал околокоматозное состояние, упрямо игнорируя показания приборов, утверждавших, что он в полном порядке. Он постоянно жаловался на боли в голове, симулировал одышку, терял сознание во время допросов Волков выдержал несколько рентгеновских снимков и томограмму, не обнаруживших абсолютно ничего ни в мозгу, ни в дыхательном аппарате, но был настолько красноречив и убедителен, что врачи в конце концов поверили в его почти полную неспособность самостоятельно передвигаться и уходить далеко от палаты А когда количество охранников, присматривавших за Волковым, сократилось с трех до одного, совсем еще зеленого пацана, он резко «выздоровел» и покинул это неприятное место, оставив после себя труп со свернутой шеей.

Сейчас он жалел только об одном, что не попытался окольными путями выведать у тех, кто его допрашивал, побольше деталей о монастыре. По крайней мере, узнать хотя бы, в какой газете была напечатана заметка о пожертвованном «мерседесе»