Андрей Воронин - Тень прошлого

– Нельзя, – вздохнул Мещеряков. – Нам в этом деле светиться никак нельзя.

– Все, кто вершит темные дела, боятся света, – печально произнес Илларион. – Как тебе фразочка, полковник? Дарю. Напиши транспарант и повесь у себя над столом.

– Болван, – сказал Мещеряков. – Я на совещание опаздываю, а ты мне морали читаешь.

– Грубо, – еще печальнее ответил Забродов. – Ты грубый и неотесанный солдафон, Мещеряков, Не понимаю, как тебя терпит госпожа полковница. Кроме того, ты бездельник, убивающий оплаченное государством время на бесполезных совещаниях. Таких, как ты, надо в принудительном порядке отправлять на сельхозработы и кормить супчиком из крапивы пополам с картофельной ботвой. Надо написать на эту тему анонимную докладную и послать генералу Федотову.

– А почему анонимную? – с интересом спросил Мещеряков. У него отлегло от сердца: главные слова были сказаны, и теперь опять пошла пустопорожняя забродовская болтовня, ничего не менявшая и ни к чему не обязывающая.

– Так ведь если я подпишусь своим именем, Федотов читать не станет, – со вздохом признался Забродов.

Он допил пиво и встал. Мещеряков тоже поднялся, отодвинув стул. Официант объявился рядом, получил по счету, пожаловался на отсутствие сдачи и был милостиво отпущен небрежным взмахом Илларионовой руки. Они неторопливо двинулись через дорогу к белой «шестерке» госпожи полковницы.

– Да, Андрей, – сказал Забродов. – Хорошо, что я не забыл.. Мою машину, наверное, отволокут на штрафную стоянку… Ты не мог бы проследить, чтобы с ней все было в порядке?

– Поставлю в караул взвод спецназа, – язвительно пообещал Мещеряков. – Не волнуйся, сберегу твою телегу. Где офис этого «Борея», знаешь?

– Откуда? – пожал плечами Илларион.

– Ну, мало ли…

Мещеряков назвал адрес. Потом, подумав, добавил кое-что еще. Илларион выслушал его, задумчиво склонив голову, и снова пожал плечами.

– Даже и не знаю, – сказал он. – Нет, за первое, конечно, спасибо, но вот второе.., не знаю. Непривычно как-то. Впрочем, все равно спасибо.

Они уже стояли возле машины. Илларион отпер дверцу и оглянулся на Мещерякова.

– Подвезти?

– Не надо, – сказал полковник. – Не могу я видеть, как ты на ней ездишь, сердце кровью обливается. На такси доберусь.

– Как знаешь. Будь здоров.., и спасибо.

– Не за что, – отмахнулся Мещеряков. – Удачи.

Свернув за угол, Илларион сбавил ход и, дотянувшись, открыл бардачок. В бардачке лежала тяжелая черная «беретта» с двумя запасными обоймами – это было «первое». «Второе» лежало в глубине бардачка, за пистолетом и обоймами, завернутое в шуршащий целлофан.

Илларион не стал пока разворачивать пакет – просто посмотрел на него, пожал плечами и бросил обратно в бардачок.

Он ехал на Крымский Вал.

"Нет ничего нового под луной, – думал Илларион Забродов, гоня визжащую покрышками на слишком крутых виражах «шестерку» по московским улицам. – Большинство философов сходятся на том, что жизнь развивается по спирали. Возможно, но, когда тебе приходится всю жизнь ползти по одному и тому же витку этой спирали, она превращается для тебя в прямую, в лучшем случае – в дугу или круг…

Круг. Все-таки вблизи спираль больше всего похожа на круг. Ползешь-ползешь, а потом вдруг оказывается, что ты только что прополз по здоровенной куче дерьма.

Очистился, пополз дальше. Ползешь-ползешь – долго ползешь, десять лет, двадцать лет, – глядь, а ты опять в дерьме. Присмотрелся – та же самая куча. И запах тот же, и цвет, и даже отпечатки твоих ладоней имеются.

Это, что ли, ваша хваленая спираль? Круг – он и есть круг, по крайней мере, с точки зрения человека, который вторично вляпался в одну и ту же кучу «переработанного продукта»".

Званцев был тогда молодым, красивым и бесшабашно храбрым – как, впрочем, и все они. Для солидности носил усы, – не усы даже, а так, усишки, поскольку ничего лучшего по малолетству взрастить не мог, да и плохо они у него росли: гены пальцем не раздавишь, как авторитетно утверждал один подкованный в этих вопросах прапорщик. Обувался в кроссовки, на руках зачем-то носил тонкие кожаные перчатки с обрезанными пальцами. Говорил, что для того, чтобы руки не скользили, а на самом деле насмотрелся дурацких фильмов, что в тогдашнем его возрасте было вполне простительно. Им тогда многое прощалось – не только нарушения формы одежды, – поскольку были они воинской элитой и занимались тем, к чему их готовили не один год, натаскивая, как псов. Пожалуй, они одни только чего-то и стоили там – во всяком случае, тогда, когда противника невозможно было просто закидать шапками или расстрелять с воздуха.