Андрей Воронин - Тень прошлого

А сто тысяч долларов – это, знаете ли, не просто изготовление и сбыт. Это, сказал он, изготовление и сбыт в особо крупных размерах, так что на волю вы выйдете – если, конечно, доживете, – где-нибудь на втором или третьем десятке третьего тысячелетия…

Третье тысячелетие добило Веру Степановну окончательно. То, что до сих пор казалось просто досадной неприятностью, предстало вдруг в совершенно новом и весьма неутешительном ракурсе. Она внезапно осознала, насколько хрупок ее маленький мирок и насколько мизерны ее победы над мужем, свекровью, сослуживцами и соседями.

Вера Степановна разрыдалась. Закончив рыдать, она сделала длинное и путаное признание, основной упор в котором пришелся на то, что ее недотепа-муж наконец-то отважился взять на лапу, но ухитрился и тут попасть впросак. По ее словам, он самолично отдал ей деньги и попросил положить их в банк.

– И вы, разумеется, не знали, что это за деньги, – с непонятной интонацией сказал следователь.

– Разумеется, – с достоинством ответила Вера Степановна. – Он сказал, что получил наследство.

Старший оперуполномоченный отдела по борьбе с экономической преступностью капитан Гусев вздохнул и поморщился. Опять дело о коррупции… Бросить все к чертовой матери, подумал он, и уехать к тетке в деревню, пусть сами разбираются. Уроды… Ну что им неймется? Нет, пора на пенсию, пока до самого не добрались…

Лопатина он знал – не то, чтобы близко, но встречаться пару раз приходилось – и считал его человеком недалеким, но честным. Неподкупность Лопатина, насколько понимал капитан, происходила оттого, что его до сих пор никто не пытался купить. Подперев голову ладонью, он с ненавистью смотрел на мадам Лопатину, которая, махнув на все рукой, увлеченно топила мужа. Дура, брезгливо думал Гусев. Неужели трудно было придумать что-нибудь? Наследство там получила или кольца фамильные продала… Ну купилась на фальшивку, ну принесли тебя черти в банк, который тебе с этой макулатурой обходить надо было, – так с кем не бывает? Что ж ты, дура, мужу могилу роешь? Привлечь тебя, что ли, за соучастие?

Замять бы все это, с тоской подумал Гусев. И следак был бы по гроб жизни обязан, и вообще… Не получится, решил он. Начальство землю роет, и негоже привлекать к себе начальственное внимание. Лопатин сам виноват.

Брать надо понемногу и очень, очень осторожно… А это что же? Сто тысяч, и на всех – один и тот же номер. Неужели не знал, что жена – дура? Надо было хотя бы спрятать этот мусор как следует…

Он вздрогнул и стал прислушиваться, но через полминуты снова расслабился. Боже, ну что за бред! Какой-то взломщик в перчатках и, что характерно, в галстуке…

Умнее ничего не придумала, корова бестолковая… И главное, в воскресенье! У-у, бестолочь!

– Вот что. Вера Степановна, – устало сказал он. – Вот вам бумага и ручка. Вы все это здесь подробненько мне опишите, как вам это представляется… Только пишите не торопясь, обдуманно… Это ведь, знаете ли, как у американцев: все, что вы напишете, может быть использовано против вас.

– Чего? – переспросила мадам Лопатина, которую сбили с мысли.

– Есть такая штука, – сказал Гусев, не испытывавший никакого желания помогать этой завравшейся толстухе. – Что-то вроде перечня прав арестованного, который ему обязаны зачитывать при аресте. Вы пишите, пишите, не буду вам мешать. Только подробно пишите.

– Как – подробно? – возмутилась Вера Степановна. – Я уже все рассказала. Мне домой пора, у меня ребенок некормленый сидит. А вы мне тут про Миранду какую-то…

Гусев закурил, прикрыл глаза и так, с закрытыми глазами и с сигаретой, зажатой в уголке тонкогубого рта, сказал:

– Домой… Домой пойти никак не получится. Так что принимайтесь-ка за дело.

Он встал и вышел в коридор, чтобы не слышать доносившихся из кабинета воплей. Поманив к себе пробегавшего мимо сержанта, он сказал ему:

– Ты посиди там.., мне отлучиться надо на полчасика…

Сержант вопросительно взглянул на дверь и перевел взгляд на Гусева.

– Не обращай внимания, – сказал тот. – Это у меня одна мадам с липовыми баксами засыпалась. Пусть покричит, если хочется. Она там должна показания свои написать, так ты проследи, пожалуйста.

– Ага, – сказал сержант, вынимая из петли на поясе резиновую дубинку.

Он вошел в кабинет, и доносившиеся оттуда возмущенные вопли стихли раньше, чем за ним закрылась дверь.

– Тонкая наука – психология, – сообщил капитан Гусев пустому коридору и побрел в соседний кабинет, чтобы закончить партию в шахматы с лейтенантом Киреевым.