Андрей Воронин - Возвращение с того света

– Концы в воду, – полувопросительно сказал Волков.

– Вот именно, – кивнул полковник, – концы в воду.

– А агитация? – спросил «волшебник Изумрудного города».

– Направление оставь прежнее, – сказал Лесных. – Продажность властей, коррупция, воровство… Дети зла, одним словом. Основной упор, как и прежде, на безработицу, народ-де с голоду пухнет, а им и дела нет… В общем, все то же самое, только увеличь напряжение. Было бы неплохо организовать пару демонстраций протеста перед зданием областной администрации…

– А против чего протестовать? – спросил Волков.

– Против агрессивной политики американского империализма, дурак, – сказал Лесных. – Против чего сейчас вся страна протестует? Против того, что жрать охота, а работать лень… Против того, что у соседа бабок больше, а он делиться не хочет. Иди в собес, потолкайся в очереди, там любую старуху конспектировать можно, не разговоры, а сплошные лозунги…

– Ладно, ясно, – буркнул Волков. Чертов полковник сегодня, словно нарочно, унижал его на каждом шагу. Я тебе наагитирую, подумал Волков. Теперь он был уверен в одном: спокойная жизнь кончилась. Лесных решил действовать, а это означало, что предстоял большой напряг.., большой и совершенно ненужный.

Ладно, решил он, всех денег не заработаешь. Пора приводить в порядок дела, пора присматривать себе уютный домик на берегу океана… Пока что домик. На виллу придется зарабатывать там. Здесь было бы проще, но здесь начинает пахнуть жареным. Когда Лесных добьется своего, ему, Александру Волкову, будет поздно думать об устройстве личных дел: полковник обожает избавляться от исполнителей своих грандиозных замыслов.

Пока будут решаться вопросы переезда (какое чудесное слово – переезд, такое добропорядочное…), следует для отвода глаз продолжать действовать по намеченному полковником плану. Одним Спицыным больше, одним Орловым меньше – это были житейские мелочи, которые Волкова не беспокоили. Если полковнику нужны их головы – пожалуйста, жалко, что ли? Доставим в оригинальной упаковке… Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

А потом…

Волков даже прикрыл глаза, чтобы Лесных не смог прочитать в них его мысли.

Потом посчитаемся, полковник.

Лейтенант Николай Силаев не любил ходить пешком.

Эта нелюбовь объяснялась очень просто: с раннего детства Коля Силаев, росший, как и все его сверстники, на переломе истории, мечтал о шикарной жизни, полностью отдавая себе в этом отчет.

Старенький цветной телевизор, купленный родителями в рассрочку еще в те времена, когда деньги чего-то стоили, а цены на товары десятилетиями держались на одном уровне, был сверкающим окном в мир, где люди жили красиво и все поголовно были умны, хороши собой и независимы.

К семнадцати годам Коля понял, что ничего общего у него с героями телесериалов нет и не будет, если он не под суетится. Красоты особенной ни он сам, ни тем более крапивинские девицы в нем не находили, умом он тоже не блистал… Стоит ли в таком случае говорить о независимости?

Это было время, когда «братва» стриглась наголо и носила укороченные кожаные куртки и спортивные брюки диких расцветок, исполосованные крупными, заметными издалека надписями. Коля Силаев смотрел на этих ребят со страхом и завистью, они же его не видели в упор, а сделаться «крутым» в одиночку он даже и пытаться не стал, кишка у него для этого была тонка, да и «братва» навряд ли дала бы развернуться.

Перспективы впереди маячили самые что ни на есть унылые – какое-нибудь ПТУ, лимит, фрезерный станок и (лет через десять) похожая на афипиную тумбу жена и парочка сопливых спиногрызов, зачатых по пьяни от нечего делать. Когда он думал об этом, ему хотелось выть. Впрочем, он не столько думал, сколько ощущал, поскольку думать был сызмальства не приучен.

Он был дурак, этот Коля Силаев, и, как и все настоящие, природные дураки, считал себя несправедливо обойденным.

Это его качество настолько бросалось в глаза, что представитель Особого отдела в его части капитан Ромашин сразу положил глаз на новобранца. Капитан Ромашин много пил и потому практически не продвигался по службе, но глаз у него был наметанный, и, едва увидев прыщавого, вечно сохранявшего по-детски обиженное выражение лица мозгляка, он понял: перед ним готовый стукач.

Это дело оказалось Коле настолько по нутру, что он привык считать себя чуть ли не штатным сотрудником Особого отдела и в мечтах видел себя уже не меньше чем полковником – КГБ, естественно, не артиллерии же… Капитан Ромашин, как мог, поддерживал в своем подчиненном эту мечту, хотя отлично понимал, с кем имеет дело: любая служба крепка исполнительными дураками, но не до такой же степени… Иногда, как правило после третьего стакана, капитану даже становилось жалко прыщавого ефрейтора. Именно в таком состоянии он как-то раз накатал вдохновенный рапорт, в котором доказывал своему начальству, что ефрейтор Силаев будет просто находкой для органов и что ему самое место в рядах славной российской милиции. Свой человек в ментовке – это всегда полезно, даже если он способен только кое-как собирать и передавать информацию.