Марина Воронина: Катюша

— Волк, думая попасть в овчарню, попал на псарню, — вслух процитировал он любимую строчку классика, коей всегда напутствовал своих ущученных подопечных, отправляя их на нары, и с трубным звуком продул папиросу.

Снова зазвонил телефон. Отправленная на квартиру Панина опергруппа сообщала, что Студента дома нет, и запрашивала распоряжений. Селиванов распорядился заворачивать оглобли и, не слушая недовольного бормотания на том конце провода, брякнул трубку на аппарат.

Панина должны были доставить с минуты на минуту. Майор еще раз пролистал пухлое досье Студента, пытаясь сообразить, как с ним лучше разговаривать, ничего путного не придумал и с некоторым уже недоумением посмотрел на часы. Даже с учетом бешеного в это время суток движения на дорогах, времени прошло уже более чем достаточно. Группа, которая должна была доставить в управление задержанного Валерия Панина, почему-то задерживалась. Майора начали грызть нехорошие предчувствия. Через пятнадцать минут терзавшие его подозрения превратились в мрачную уверенность, и вот тут-то грянул телефон.

Селиванов сорвал трубку и раздраженно рыкнул:

— Слушаю!

— Товарищ майор, это Колокольчиков говорит...

— Упустили, — без малейшего намека на вопросительную интонацию констатировал Селиванов. — Сами вместо него сядете, обезьяны.

— Убежал, зараза, — вздохнув, подтвердил Колокольчиков. — Да вы не волнуйтесь, Сан Саныч, мы его уже взяли. Догнали и взяли. Сейчас привезем. Я из автомата звоню.

Селиванов, порывшись в карманах кителя, извлек на свет божий несвежий носовой платок и с силой провел им по лбу. Только теперь он заметил, что Колокольчиков изрядно запыхался.

— Как же вы ухитрились его упустить? — спросил он, пряча в карман скомканный платок.

— Да глупость сплошная, товарищ майор, — виновато прогудел Колокольчиков. — Вели его по лестнице, а он высадил окно и сиганул со второго этажа.

— А вы?

— А мы следом. Поляков лодыжку растянул.

— Оперативники... Ладно, везите его сюда, пока он у вас опять не убежал.

Он повесил трубку, не дожидаясь ответа, и закурил очередную папиросу, мимоходом заглянув в пачку. Там оставалось три беломорины, причем из одной табак, уже наполовину высыпался. Майор вздохнул и бросил мятую пачку в ящик письменного стола. На улице опять пошел дождь.

Умирая от страшной ножевой раны в боку, некто Лоренцо Торелли нервно смеялся, глядя вслед убегающим вниз по темной, мощеной булыжником улочке грабителям, уносившим в своей потертой кожаной сумке его безымянный палец. Лоренцо Торелли был весьма отдаленным потомком одного из Борджиа. Строго говоря, он доводился правнуком его внебрачной дочери, и в эту несчастливую ночь лишился всего: жизни, единственной фамильной драгоценности и даже безымянного пальца, на котором носил эту драгоценность с присущей ему хвастливой дерзостью.

Он был пустым и никчемным человеком, фанфароном, пьяницей и игроком, но сейчас, зажимая скользкими от собственной крови руками распоротый бок и чувствуя, как жизнь вместе с кровью вытекает на пыльную мостовую, он нашёл в себе силы хрипло расхохотаться и прокаркать вслед грабителям:

— Мне жаль вас... Несчастные безумцы!

Впрочем, весьма возможно, что его последние слова были не совсем такими, а может быть, и не такими вовсе — Торелли не мог похвастать утонченным воспитанием, так что в качестве последнего напутствия своим убийцам был вполне способен завернуть что-нибудь покрепче. Тем не менее, доподлинно известно, что, умирая, он смеялся, и лишь на смеявшись вдоволь, мягко опустился на колени и повалился лицом прямо в залитую кровью мостовую. Так его и нашли наутро, а в двух кварталах от него лежал в подворотне один из грабителей. О том, что это именно грабитель, а не очередная жертва, свидетельствовал отрубленный безымянный палец — тот самый, которого не досчитались у Торелли, — намертво зажатый в левой руке убитого. В правой руке мертвый грабитель сжимал страхолюдный тесак самого зловещего вида. Широкое лезвие этого орудия производства было обильно обагрено подсыхающей кровью. Голова грабителя была проломлена, одежда в полном беспорядке — похоже было на то, что сей славный муж продал свою жизнь недешево. Действительно, буквально в двух сотнях шагов от того места, где он лежал, вскорости обнаружился еще один покойник. При нем был тяжелый, обитый железом дубовый посох, испачканный кровью и налипшими волосами, а в боку зияла широченная ножевая рана — точь-в-точь как та, от которой умер Торелли. Еще у него была пустая кожаная сумка.