Олег Джурко - Ангелы отпевают всех подряд. Боевик

Здесь самописец сознания Тимофея сделал прочерк. Ни снов, ни сомнений, не предчувствий. Подсознание, властитель снов, не торопилось перестраиваться для грядущей безжалостной жизни.

Очнулся он точно в нужный момент. По предусмотрительности это было уже что-то звериное. Комнату наполнял мертвенно пепельный свет траурного рассвета. Комната казалась погруженной на дно пруда, который он возненавидел еще ночью… Все в той же длинной сорочке, Валентина увлеченно манипулировала чужим богатством.

Перед зеркалом на комоде возвышался аккуратный штабель зеленых пачек. Отщипнув от пачки обдуманное количество банкнот, толстушка складывала свою скромную долю в жестяную коробку с пророческой надписью “лапша”, а похудевшую пачку дензнаков возвращала в черный пакет. Как же, разве станет с утра, да с похмелюги такой галантный мужчина позориться перед гостеприимной дамой, пересчитывая свои несметные сокровища.

Тимофей видел в зеркале как посиневшие дряблые губы увядшей за ночь женщины вели неправедный дележ дважды украденных денег. Осунувшееся землистое лицо ее было спокойно, даже величественно. Совершался торжественный момент очищения от скверны нищеты и восшествие в светозарные чертоги обеспеченного будущего. Если прикинуть доллары на вес, то отъем полсотни тысчонок наверняка будет незаметен. Мудрая, и честная женщина эта Валентина.

Да разве это воровство? Женщина своей десницей исправляла недосмотр Проведения, в свое время не обеспечившего и ей встречу с капризной Удачей.

В суете убегания от самого себя, Тимофей (это вранье, что он убегал от бандитов), потерял уже не мало. Вкус к забавным нюансам жизни заметно притупился. Ему стало жалко себя. Он был не способен прочувствовать всех тонкостей торжественности перерождения женщины из беднячки в богачку. Вот он не умел, как умела это затрапезная толстушка, обставить торжества обогащения счастливым, уютным умиротворением.

Даже преступление женщина превратила в запоминающееся удовольствие. Она священнодействовала. Всей душой отдавшись радости, она была прекрасна в своей беззащитности. Такого он не испытает никогда. Так в праве ли он, тщеславный мозгляк, рассудочный авантюрист владеть тем, что другому дает истинно человеческие, воодушевляющие, почти духовные переживания?..

Но до чего скромна. Что ей стоило – тебя сонного топором по башке и – уля-улю, дорогой Тимофей Савельевич.

Вот губы скромной ведьмы перестали шевелиться. Женщина порозовела, словно испытала ошеломительный оргазм. Чувства благодарности господину Случаю переполняли нежное сердце. Из глаз прыснули слезы умиления. Она спрятала коробку, набитую долларовой лапшей, в нижний ящик комода и обратила свое сердце в красный угол избы.

Голубица, не смотря на сексуально привлекательный ватный живот, изящно опустилась на колени перед главной духовной ценностью избы, – халтурной одноцветной картонкой, заменяющей иконку Николы Угодника, и самоотреченно положила голову на пол.

Каялась она или возносила хвалу? Небось, пообещала купить угоднику лампадку?

Вот это уже было свинство. Плутовка возносила благодарение святому угоднику, хотя на деле честь облагодетельствовать добрую женщину целиком принадлежала Тимофею Савельевичу Кровачу. Я взял на себя большую часть греха ее неправедного обогащения. Валентина на меня должна молиться…

Крестилась Валентина не долго. Поднявшись с колен заторопилась… Подставила скамеечку и тихохонько стала засовывать отощавший пакет под подушку. Тимофей с удовольствием втянул ноздрями взволнованный запах вчерашнего женского пота. Затаенное дыхание дородной чаровницы придавала историческому моменту в ее жизни неотразимую привлекательность. Тим даже примерился, поместится ли обольстительница на печке рядом с ним… Пусть заплатит воровской оброк натурой!

– М-м-м-я-я-у-у! – жарко выдохнул Кровач, открывая совершенно трезвые глаза, и крепко поцеловал хозяйку в губы.

– Ай! – взвизгнула душка-толстушка и обвалилась на пол.

Была ли Валентина в обмороке, или притворялась, опасаясь возмездия, но пока Тимофей натягивал заметно севшие портки, она не пошевелилась, хотя аппетитно задравшийся подол ее сорочки очень хотел, чтобы его озорство было оценено по достоинству.

Тим выгреб деньги из коробки, отлистал три сотенных в компенсацию возможных ушибов, случившихся по вине его страстного поцелуя, выпил громадный ковш прекрасной колодезной воды и, туго набитый долларами и надеждами, покинул первое пристанище в его поисках нового счастья. Прихватив, походя, со стола полбуханки ржаного хлеба.