Олег Джурко - Сухие бессмертники. Боевик

И Полина едва не потеряла бдительность, едва не проговорилась, настолько три недели душевных страданий истощили ее осторожность. Но бог миловал.

А как просто можно было бы отделаться от навязчивых доброхотов. Соврать, ляпнуть какую-нибудь чушь, первую пришедшую на ум и вся недолга! Ну да, мол, по дороге домой попала в дорожную аварию, отсюда и синяки, и траурный цвет лица, и все остальное. Но и соврать нужно уметь. А мастерицей вранья Полина была никудышней и хорошо, что не забыла об этом. Своей неловкостью она лишь больше взбудоражила бы любопытство баб, очумевших от скуки на работе, ничего не дававшей ни их уму, ни сердцу.

Но бог миловал. Хватило сил не забыть, что сострадали женщины вовсе не из жалости. Бабы душно страдали оттого, что старая дева не пускала это словоохотливое стадо попастись на лугах чистейшей души скрытной девственницы. Им очень хотелось обнаружить, что высокомерная "Невеста Бога" на поверку не так уж и чиста душой и телом.

Чего уж там, зуд болтливости томил женщин, а не участие. Но они нормальные женщины, им простительны такие невинные слабости. Но старая дева с такими нормальными слабостями "на язык" и "на передок" выглядела бы смешно. А Полина твердо знала за собой: она скорее умрет, чем допустит, чтобы выглядеть в глазах посторонних смешной. Ах, как зажужжал бы институтский улей, проведав всю правду про ее гадкую тайну. Правду высочайшей концентрации, крепче серной кислоты.

О полной недееспособности начальницы своей сотрудники отдела донесли "наверх", директору Муравейника. Он, тоже покупал у Полины золотые монетки. Покупал через секретаршу за бесценок и был посвящен в уголовные подозрения институтских дам. Директор пригласил Каравайникову в свой кабинет, "чистилище" института, встретил на пороге, взял под ручку, трепетавший локоток Полины прижал к жирному горячему боку. Заглядывая в затуманенные очи Каравайниковой, вкрадчиво предложил помочь "хорошим" юристом "со связями".

Полина никак не отреагировала на директорское предложение помощи. "Неблагодарная дура! – сокрушенно подумал директор и посоветовал Каравайниковой взять недельку отдыха за свой счет. Отдыха в четырех стенах квартиры Полина боялась еще больше, чем любопытных взглядов сплетниц и продолжала таскаться в институт.

Наедине со своим несчастьем Полина дошла до ручки. Еще никто из близких не был посвящен в ее тайну, еще не прокатилась волна позорной молвы, но сердце уже готово было разорваться от переполнявшей его безысходности. Рано или поздно ее позор перестанет быть тайной. Позор вырвется наружу, чтобы погубить ее. Она этого не переживет. Жизнь остановится. Стыд не знает пощады. Институт, увлекательную работу, верную единственную опору в одиночестве, придется покинуть. А что дальше?.. Опять пытка в четырех стенах.

Отчаяние душило, отчаяние требовало исхода, но рассказать кому-нибудь о случившемся – не расскажешь. Позор! Неслыханный позор! Но и молчание было невмоготу.

Надо было что-то делать. Жить в таком состоянии теряла смысл. Порой она пыталась, как умела, помочь себе сама. Но опыта не было, подобной жестокости испытаний в ее жизни не случалось еще. Кажется, были применены все мыслимые средства лечения души. Применены были современные методики самовнушения. Какое там! Процедуры древней Йоги отдавали насилием, самоистязанием, только раздражали рассудок принуждением к покорности предначертанной свыше судьбе.

Молиться перед иконой пробовала Полина. Не приняла икона запоздалого покаяния атеистки, заигрывающей с религией своих предков. Дважды напилась виски, по доброму совету ассистентки, знающей толк не только в вине, но и в наркотиках. До рвоты напилась Полина.

И от "косячка" с "травкой" не отказалась. Они уединились в Измайловском парке. Полина выслушала краткую лекцию о предосторожностях при обращении к помощи наркоты. Но видно было, что сама ассистентка не верила ни одному своему слову о "безопасности" растительного дурмана.

Ассистентка трясущимися ручонками долго, суетливо чиркала газовой зажигалкой. Она сразу же успокоилась, едва раскурила зеленоватый "косячок" с травкой.

"Бедняжка не заметила, как переступила черту, из-за которой возврата нет. Да она законченная наркоманка", поежилась Полина, уныло наблюдая как у ассистентки стекленели странно заблестевшие глаза, с расширенным, бездонным зрачком. На лице девицы проступила улыбка превосходства. Она гордилась тем, что бесстрашно переживает ощущения, недоступные начальнице, прозябающей в идиотском целомудрии.