Олег Джурко - Сухие бессмертники. Боевик

Понятно, глупые люди нетерпимы к тому, что выше их понимания. Вот и подозревают "Невесту Бога" во всех сексуальных извращениях, доступных испорченному воображению. Иначе как можно обходиться без мужика? Но какие могут быть у старой девушки извращения, ежели она в сексе вообще не имела никакой ориентации. Не была нормально сориентированной на зависимость от мужика, но не была и лесбиянкой, не пользовалась мастурбатором, и не испытывала нежных чувств к овчаркам.

Но вот и в ее жизнь по-хамски вломился мужик. Нагадил в душу и был таков…

Как только и ее по-настоящему клюнул "жареный петух" – от знаменитой невозмутимости Полины и следа не осталось.

Сегодня, в день задержанной на два месяца получки, когда в институте царило праздничное оживление, когда быстро дряхлеющий организм полунищенского коллектива, наконец, получил в свои вены живительное вливание, Полина чувствовала себя особенно скверно. То, что она давно привыкла не замечать, все эти думские политические бури в стакане воды, бесконечное разоблачение ворья на государственном уровне, стоны пенсионеров, – все это сегодня лезло в уши, в глаза, в душу и раздражало ее несносно.

Ее все сегодня раздражало. И счастливые лица женщин, первым делом накупивших конфет и бананов. И дорогие американские сигареты в руках кандидатов и докторов наук, давно перешедших на плебейскую овальную Приму, на Яву дукатскую в мягкой пачке.

Люди умели жить, умели радоваться даже незначительной радости. И это жизнь? И этой жизни по доброте души желают ей нормальные женщины? Это же не жизнь, это же полу скотское выживание. За этот вот униженный мир она так цепляется? Эти вот радости удерживают ее на краю жизни и почти месяц, не дают окончательно определиться: жить или не жить?

ВЫ только посмотрите, ожидавшая разоблачения предательница Жанна, испорченная девчонка, и та встрепенулась. Наскребла на заветный косячок, накурилась травки всласть и более не боится гнева преданной начальницы. Надо же, в ее отстраненном взгляде появилось такое умиротворение, словно счастливее ее нет девчонки во всей столице. Счастливая идиотка.

Вот, пожалуйста, за пончиками не сходила сегодня. По всему отделу воняет растворителем для лака. Так и есть, ногти красит. Ну, почему она на работе красит ногти именно на ногах? Ну, почему?.. Ведь она собирается стать ученым…

Полина собралась выскочить из кабинета и сделать вульгарной девице втык, но не выскочила. От ненависти она оцепенела.

Вот, только этого не хватало. Включила радиотрансляцию… Упивается козлотоническим пением доморощенной группы с названием препарата для борьбы с тараканами. Фанерная перегородка аж ходуном ходит, хотя Полина запретила включать радио в рабочее время. Бедлам! Да в этом бедламе только идиоты и могут выжить, у них и так уже все сдвинуто набок. "Крыша поехала", как метко заметила Варвара.

Как же она ненавидела сегодня эту трагикомедию. Ненависть стала нестерпима. Полина едва дождалась конца рабочего дня. С порога, не снимая обуви, по зеркальному паркету, протопала на кухню. Порылась в коробке со столовым серебром. В коробке не было ни одного ножа с заостренным концом. Схватила вилку и пошла переодеваться в джинсовый костюм, в котором имела обыкновение прогуливаться по городским паркам и бульварам. Теперь она знала как поступить со своей ненавистью, марающей душу липкой грязью. Ненависть нужно выплеснуть… Так учит опыт "нормальных баб".

Каравайникова уже была готова к выходу на охоту за негодяем, когда сообразила, что скоро совсем стемнеет. Жаль. Завтра она может растерять свою решимость.

Каравайникова разделась, накормила домочадцев и легла в холодную постель. Теперь даже привычный холод одинокой постели был особенным. На все наложил отпечаток мужчина, случайно мелькнувший в ее тихой, самодостаточной жизни…

Но сон, как повелось в последние недели, не шел.

"Ничто так не истощает, как ненависть". – Подумала Каравайникова и снова натянула шелковый халат.

Лиловый натуральный шелк струился в ее шершавых руках как змей-искуситель. Ласковые прикосновения шелка были единственными известными ей посторонними прикосновениями к ее обнаженному телу. Когда-то она очень любила эти шаловливые, но целомудренные прикосновения. Тело с удовольствием на них отзывалось, особенно соски больших твердых грудей. Но теперь привыкла к эротическим играм шелка. Текучий шелк больше не волновал. Как не волновал вопрос, почему природа ей, явно фригидной особе, подарил такие обильные груди. Это лишь подчеркивало противоестественность ее натуры.