Олег Джурко - Сухие бессмертники. Боевик

"Знамение. – Грустно улыбнулась Полина ослепительному листу бумаги. – С такого вот чистого листа нормальные люди начинают после катастрофы новую жизнь, а я заканчиваю"…

Каравайникова набрала в баллончик авторучки черных чернил и упрямо уперлась пером в белое бумажное поле. " Завещание" – не дрогнувшей рукой вывела она черным по белому. Разделила свою жизнь на две неравные половины. Белую – "До Того" и черную – "После Того". Вот так, одним росчерком пера отделила общеизвестное, до дна изученное Бытие, от неведомого, но привлекательного своими тайнами Небытия.

"Вот и все. Черта подведена"…

Рука Каравайниковой все-таки дрогнула. Теперь она не сомневалась, что приняла окончательное решение. Остается достойно исполнить свое решение… Хватит нервотрепки, хватит сомнений. Сейчас нужно быть очень спокойной и рассудительной. Разделить свои вещи нужно по честному. Не дай бог обидеть кого-нибудь. Последняя воля человека должна быть в высшей степени обдуманной и справедливой. Это моя последняя обязанность на земле…

" Вообще-то золото больше нужно внучке. Ей предстоит свадьба, белое платье с фатой серебристой, белые туфельки, крупные хризантемы. И бабушкино ожерелье из крупного розового жемчуга. Обручальные кольца лучше заказать у хорошего ювелира из фамильного золота"…

Полина больше не думала о внучке как о родной девочке со своим именем и своим лицом. Она думала о внучке как о юридическом понятии "внучка. Так, вроде было легче соблюдать справедливость при дележе наследства. И для сердца легче. Пора привыкать к вечной разлуке.

"Нет, правда! Варвара это тот еще фрукт. Живет одним днем. Здесь и сейчас. А что завтра – пусть муж заботится. Как сестру похоронить по-человечески, так ее нет. Ее больше заботит, что скажут люди. Православные, конечно же, будут плеваться вслед самоубийце, это так, но я все же родная кровь".

Полина взорвалась от негодования. Она несла напраслину со зла. Что-то в глубине ее не желало умирать, даже завидовало тем, кто будет продолжать жить. Не ахти как хорошо, но жить, жить… Варвара была не такая, как она о ней подумала, но маленькая гадость, промелькнувшая в голове под занавес, ей нравилась.

– Ну и ехидна же ты, Полина Георгиевна. – Вслух произнесла Каравайникова, и отшвырнула авторучку.

Голова закружилась… Полина помассировала затылок, но возмущение на собственную злость не унималось. Плохо видя кончик золотого пера сквозь прилившую к глазам кровь, Полина жирно, широким размахом зачеркнула слово Завещание и поставила тучную точку. Налила себе рюмку коньяка… Ничего не почувствовала, выпила вторую. Головная боль начала отступать.

Полина вновь присела к столу. Скомкала испорченный лист. Достала другой. На ослепительно белом листе душистой шведской бумаги крупными, уверенными в себе буквами, составила список дел на завтра. Начинался список с завещания. И осталась довольна собой. Проверила текст, нашла две описки, аккуратно забелила ошибки корректорской краской, старательно втиснула "правильные" буквы. Осталась собой довольна. Это хорошо. Наконец-то к ней возвращается интерес к обычным житейским обязанностям, которые для хорошего человека начинаются с заботы о других. Ей хотелось, ей очень нужно было оставаться на земле до конца "хорошим человеком". Пусть она как женщина, – какая никакая, но человеком она останется только "хорошим". Хотя, завтрашнему покойнику это ни к чему, но хорошо.

Полина промокнула траурный текст малахитовым пресс-папье с серебряным орлом, распластавшимся на месте предназначенном для ручки, и пошла спать. Хорошо исполненная работа и раньше вселяла в неё чувство уверенности.

Мысли о последствиях добровольной смерти более не прибавляли страданий. Пожалуй, наоборот, ледяные простыни согрелись необыкновенно быстро. Полина именно теперь, утопая в уютной пуховой перине, стала понемногу приходить в себя. Суицид не терпит суеты. Тут нельзя быть уверенным в себе наполовину. Иначе не миновать беды и вместо вечного покоя на кладбище можно "загреметь" до конца дней в койку спинальным инвалидом.

Заснуть она не заснула, но это уже не имело принципиального значения. Главное, голова загружена серьезной позитивной работой. Она снова могла рассматривать себя и свои беды в окружении жизненного пространства как бы со стороны, объективно. Стыд более не мозолил мозги. Хорошее и плохое в ней снова были каждый на своей полочке. Сила и слабость ее по-прежнему враждовали, но эта вражда не заслоняла весь мир. Она больше не боялась в себе плохого, за что ее могли осудить ханжи.