Михаил Нестеров - Война нервов

Он не слышал резкого звука газа, вырвавшегося из баллона, не видел полковника Юсупова. А если бы увидел, то не узнал...

Лицо Юсупова скрывалось за маской ПДУ. Он, открыв вентиль на баллоне, быстро отступал к двери. Несколько мгновений, и он закрыл ее. Вставив ключ, повернул его раз, другой, прислонился к двери спиной, расслабился, едва пересилив в себе желание сорвать маску, потянуть носом воздух, определяя наличие в нем усыпляющего газа на основе закиси азота. Рассмеялся, трогая чуть подрагивающей рукой резину, обтягивающую его лицо, и небольшой воздушный баллон портативного дыхательного устройства, рассчитанного на двадцать минут автономной работы.

Он открыл вентиль на баллоне с усыпляющим газом до конца, резервуар опустеет за считанные секунды. Похоже, уже сейчас, когда прошло полминуты, газ перемешался с пригодным для дыхания воздухом подземелья.

Перемешался.

Подонки!

Юсупов не жалел о своем шаге. Ему не было жалко моряков, которым он дал многое, а взамен получил нож в спину. Вот сейчас он не думал о том, что фактически спасает себя, – в первую очередь он отдавал должное. Мстил? Пока он такого слова не знал. Самое крепкое выражение, которое вылетало из его рта, – это наказать по заслугам. Он не мог представить, что это крепкое выражение вскоре станет в его представлении самым слабым...

А пока он прислушивался к звукам за дверью. Тщетно. Только Бах. Орган. Вокал. Хор. Только музыка. Наверное, так и должно быть. Сильнодействующий газ усыпляет мгновенно, не дает прийти в себя долгие часы. То, что нужно.

Не снимая дыхательного аппарата, полковник открыл силовой щиток и включил вентилятор. И только после этого открыл дверь в центральную часть катакомб. Подземные коридоры и залы проветрятся не меньше чем через двадцать минут.

На выходе он снял аппарат, оставил его на пороге и скользнул в служебное помещение кафе.

О том, что дела у них швах, Дечин понял, едва шагнул... в пустую крипту. Никого. Все это обман, пронеслось у него в голове.

Самый большой и сильный не выдержал первым. Михаил Сомов, ища опору руками, подался вперед и лицом вниз упал на каменные плиты. Мартин рванул было к нему, но остановился так резко, будто напоролся на стену. Он обернулся к капитану и округлил и без того огромные, ошарашенные глаза. Затем голова его склонилась набок, рот открылся, и с таким лицом, которое уже ничего не выражало, он повалился на пол.

Дечин смотрел только на него и не видел остальных товарищей, хотя все они были рядом – кто в двух, кто в трех шагах.

У шкипера перехватило дыхание. Он не мог вдохнуть с того момента, когда громадный Сом распростерся в двух шагах от ниши, некогда занимаемой прахом безвестного священника. Прошли секунды, но их Дечину хватило, чтобы осмыслить ту фразу, явившуюся точно в бреду: это все обман. Как в каком-то жутком фильме: ничего нет, оркестра нет, музыкантов нет... его тоже не существует.

Схватившись одной рукой за горло, а другой рукой зажав рот, шкипер ринулся к двери. Он видел ее, ведущую через коридоры в храм. Ударил в нее ногой, по-прежнему не дыша, разбежался, врезался плечом. Тщетно. Дверь построили в позапрошлом веке...

Он медленно опустился. Голова разрывалась от звона громадного колокола, огромный язык которого бил то в правый, то в левый висок.

«Я труп без глотка воздуха».

Дечин не знал, какой газ пустили в помещение. Может быть, это боевой отравляющий газ, а может, безобидный усыпляющий.

Веселящий.

Нет. Легче умереть от глотка отравленного воздуха, чем от его нехватки.

Он оказался в положении приговоренного к казни в газовой камере. В голове муть перемешивается с чистыми мыслями: при астме человек не может выдохнуть. Воздух остается в легких.

Прежде чем разжать руку и рот, Дечин уставился на широкую замочную скважину...

Он приник к ней губами, как к роднику в засуху, как умирающий от жажды. Он тянул воздух, как через соломинку, его было мало, убийственно мало, но хватало на то, чтобы удерживаться на грани сознания и беспамятства. У него будто разом отсекли большую часть легких, оставив крохотный клочок.

Он рассмеялся в тот миг, когда понял, что уже не дышит через замочную скважину. Когда он отстранился от нее и вздохнул полной грудью, он сказать не мог.

Он мог крикнуть, известить: «Я жив!» Только ангел-хранитель приложил призрачный палец к его губам и, потревоженный кем-то, взмахнул крыльями и скрылся за тяжелыми колоннами.