Сергей Анисимов - Дойти и рассказать

Вадим давно перестал считать количество боевых высадок и рейдов, в которых он принимал участие. Да и от чего считать? С первого раза? С первого убитого врага? С того первого раза, когда группа впервые ушла и впервые вернулась под его командованием? С года, когда «Красные Звёзды» на подушках, которые они несли за гробами погибших друзей, сменились на «Ордена Мужества»?

Началось всё это слишком давно, он был тогда рядовым срочной службы, и даже не в ВДВ, и тем более не в спецназе ГРУ или ФСБ, а в простой артиллерии. Дэ-Эр-А. Проклятая Дэ-Эр-А. Артиллерийская разведка. В один из выходов взвод расстреляли в упор, и спасло их только то, что они слишком растянулись, и моджахеды не смогли накрыть первым залпом сразу всех. Огрызаясь огнём, уцелевшие разведчики, оттаскивая раненых и убитых, сползлись в какой-то стоящий на отшибе сарай, окружённый низким забором. Выбора у них всё равно не было. От взвода уцелело девять человек, плюс несколько раненых, включая задыхающегося лейтенанта, выдавливающего губами кровавые пузыри и зажимающего на булькающих рёбрах прорезиненную оболочку индпакета. Радио сдохло и радист, скрипя зубами, ковырялся в его нутре, пытаясь продавить связь хотя бы на одну минуту, пока живые отстреливались из окон и дверных проёмов от наседающих, воющих от радости душманов.

То, что стены были сложены из камней, помогало слабо – моджахеды подтащили ДШК и расстреливали обороняющихся с нескольких сторон, не давая поднять головы и подбираясь всё ближе. Через час, когда начало темнеть, у них оставалось по два-два с половиной автоматных рожка на каждого, а связи так и не было. Лейтенант был ещё жив, но дышал всё реже и мельче, беспокойно ворочаясь с каким-то непонятным, блестящим выражением в глазах. Именно тогда, поймав этот ничего уже почти не выражающий взгляд, Вадим понял, что надо делать.

Сказав своим несколько слов и выдернув последний полный магазин из «лифчика» полчаса как уже мёртвого командира своего отделения, он нырнул в темноту угла сарая, прокапываясь через навоз и глину, разрытую то ли собаками, то ли козами. За сараем было темно, и хотя именно тут участок окружающий их стенки был обрушен, не давая моджахедам подобраться на бросок гранаты, ему удалось незамеченным проползти, таща за собой автомат, метров десять или пятнадцать – до какой-то уходящей в сторону канавы. Здесь было почти тихо, тянущиеся со всех сторон к дому трассеры обходили это место стороной, и Вадим полз по грязному и вонючему руслу, пока не наткнулся на сидящего на корточках часового.

Штык-нож автомата Калашникова – вещь почти бесполезная. Над ним многие смеются, потому что он сделан из такой гадкой стали, что может сломаться, даже если его просто уронить на бетон. В этот раз он не сломался, и через три секунды после броска – с четверенек на спину сидящего, Вадим мягко вынул его из переставшего дёргаться тела. Ещё в пятнадцати метрах стоял «Симург» с заглушенным мотором, и рядом не было уже никого. Завести мотор удалось раза с третьего, когда на свист и хрипение стартёра к нему уже бежали. Вадим как раз успел оторвать взгляд от рукоятки передач и дать полный газ, когда увидел перед собой двоих.

То, что он сделал дальше, позднее он вспоминал, совершенно не понимая – так, как будто это произошло с кем-то другим: с настоящим, опытным солдатом, совершенно не похожим на того, кем Вадим был до этого дня. Стреляя через лобовое стекло, он разметал обоих огнём и прорвался вперёд, зная, что пули в спину уже не будет – упали оба. Через два часа бронегруппа мотострелкового полка дотянулась своим языком до места, где отбивались те, кто оставался ещё жив из его взвода. Все те же восемь человек – без него; ещё живой почему-то лейтенант и несколько вытащенных ими тяжелораненых и мёртвых. Он был первым рядовым из тех, кого он знал, награжденным орденом «Красной Звезды». Второй дали лейтенанту. Солдаты получили по «Отваге», а до полусмерти избитый ими на следующий день радист, не сумевший под огнём и в темноте настроить совершенно исправную рацию – «За боевые заслуги».

На этом всё и кончилось, – на какое-то время, потому что пополненный разведвзвод до самой его демобилизации не ввязывался больше ни в какие передряги, и не потерял ни единого человека, занимаясь своей прямой работой – целеуказанием и корректировкой огня артиллерии в этих проклятых горах. Только после демобилизации и честно отгулянного с песнями и девчонками отпуска ему предложили идти учиться профессионально делать то, что у него в тот раз так здорово получилось само собой. Сдуру он согласился. Вот так оно и начиналось. Потом был факультет специальной разведки Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища, хитрые курсы по разным хитрым дисциплинам. И войны – одна за другой. Как оно кончится, Вадим примерно представлял, и именно поэтому каждый раз выкладывался до конца на всех этапах работы – как будто в последний раз.