– Товарищ старший лейтенант, а бывали ли случаи нарушения воздушного пространства американцами? – включился в разговор рыжеволосый рядовой Борисов.
– В мое дежурство нет, а вообще конечно.
– И что тогда делали?
– Поднимали вверх МИГи и вынуждали американцев отправиться восвояси.
– Они вообще наглые, – заметил третий рядовой Кушнарев, – их нужно мочить еще при рождении.
– Да и язык у них какой-то идиотский, – поддакнул коллеге все тот же грязнуля Садов, – я его уж и так учил и сяк и все равно: больше четверки так и не вытянул.
– А я вытянул, – съязвил Кушнарев.
– И я тоже, – откликнулся Борисов.
– Прекратить болтовню, – скомандовал Смехов, – смотрите: кажется, он разворачивается.
Взгляды четырех пар внимательных глаз устремились на экраны. “Стелс” нарочито медленно, как бы издеваясь над наблюдавшими, развернулся на сто восемьдесят градусов и лег на обратный курс.
– Сдрейфил, падла! – не выдержал Кушнарев.
Бойцы тихо дежурно засмеялись.
***
Проснувшись после дежурства, старший лейтенант Смехов не без удовольствия обнаружил, что в “касе”, как любовно на кубинский манер называли советские офицеры бунгало, в которых они были расквартированы, никого, кроме него, не было. Олег Смолин заступил на дежурство, а разделявшая с ними соседнюю половину дома семья майора Гречихина вместе с самим майором отправилась в Гавану за покупками.
“Хорошо все-таки, когда тебя никто не достает,” – подумал Сергей и, бойко вскочив в кровати, направился в душ.
Впереди был целый свободный день. Дежурство прошло без приключений. Можно было немного подумать и о себе. В последний раз, когда они вместе с Олегом Смолиным были у Чикиты, та обещала в следующий раз познакомить Сергея с очаровательной мулаткой из соседней деревни.
– Она сделает тебе все, что ты захочешь. Да и я тоже, – шептала в порыве страсти белозубая шоколадка Чикита.
“На хрен мне не нужны их капиталистические интриги, – подумал Смехов, – у Чикиты все гораздо проще и понятнее.”
Выйдя из душа и вытеревшись мягким махровым полотенцем с изображением кубинского флага, Сергей быстро позавтракал. Зашел в дежурную часть, где отметил увольнительную. Вышел за ворота поселка для иностранных специалистов, который ни при каких обстоятельствах нельзя было принять за воинскую часть, и направился к автобусной остановке.
По дороге он зашел в магазин. Грустным взглядом обвел полупустые полки.
– Две банки тушенки, банку сгущенки и бутылку рома, пожалуйста, – на ломаном испанском произнес он.
Грузная негритянка-продавщица неспеша побрела в сторону подсобного помещения.
– Да и еще одну сигару, – решив “гулять так гулять”, добавил Сергей и достал из кармана брюк двадцатидолларовую бумажку.
При виде “зеленых” негритянка заметно ускорила шаг, принесла все необходимое, аккуратно сложила в пакет и протянула старшему лейтенанту:
– Пожалуйста, сеньор.
Расплатившись, Сергей еще раз с тоской обвел взглядом полупустые полки: возможно, он купил бы что-то еще, но в магазине больше ничего, кроме разве что хозяйственного мыла, не было. Даже на его далекой холодной Родине, также не отличающейся особенным изобилием, в магазинах была по крайней мере вода, водка, сыр, колбаса и сосиски…
При воспоминании о сосисках у старшего лейтенанта больно зашемило сердце. “Есть все-таки в жизни счастье,” – подумал он и бойко зашагал навстречу приключениям.
Подойдя к остановке, он с облегчением заметил, что как в одну, так и в другую сторону не стоял никто из его сослуживцев. Только три здоровенных негра, пританцовывая, напевали вполголоса какую-то заводную мелодию. Конечно же, все догадывались, как проводят свободное время молодые советские и в особенности неженатые, которых было подавляющее меньшинство, офицеры. Однако лишний раз афишировать свои отношения с кубинками было как-то не принято. Командование могло понять, но не простить, а это разные вещи. Короче говоря, офицер мог делать все что угодно, когда угодно и с кем угодно, до тех пор, пока не был пойман с поличным. К рядовым бойцам требования были аналогичными за одним маленьким исключением, о котором речь пойдет позднее.
Стоявшие на остановке негры разошлись между тем не на шутку. То ли от голода, то ли от природной своей незатейливости они сняли висевшую на спинке скамейки шкурку от кем-то недавно съеденного банана и стали подбрасывать ее в воздух, ловя при этом зубами. Тот кто оказывался проворнее, откусывал кусок шкурки и съедал его, искоса поглядывая на несколько озадаченного происходящим русского. Тот же, у кого шкурка падала на землю, поднимал ее и подбрасывал кверху просто так, несолоно хлебавши.
Читать дальше