Вячеслав Иванов - Перстень Луизы

– Ну, это уж вы того… Далеко хватанули, – возразил Вахит Таджигенович.

– Вовсе нет! В заморские бордели увозят молодых и здоровых соотечественниц. Возраст большинства «транзитных» гражданок – до двадцати пяти лет.

– Но ведь и раньше женщины уезжали за рубеж, когда выходили замуж за иностранцев, обучавшихся у нас в стране. И нередко они оказывались, по сути дела, в рабстве, – присоединился к разговору Арсланов.

– Это были единичные случаи, – решительно заявила попутчица. – Да и женщины сами выбирали себе партнеров. Выехать в те времена за рубеж было настолько сложно, что только в исключительных случаях люди получали право покинуть Советский Союз…

Стояла жара. Уже утром солнце палило так, словно окатывало кипятком. Операций не предвиделось из-за отсутствия электричества, а больных, родственники которых могли бы оплатить приобретение дизельного топлива для госпитального генератора, в хирургическом отделении в тот день не было.

Внезапно к диспансерному отделению госпиталя на большой скорости подлетела машина, в кузове которой лежало обездвиженное тело, а вокруг него на скамейках сидели мужчины. Как только машина остановилась, они быстро соскочили на землю, и, взяв лежащего в кузове человека, быстро внесли его в комнату, где принимал врач общей практики.

По выработавшейся уже привычке, хирург тут же направился в кабинет, где принимал доктор Кабо, – врач госпиталя, который окончил медицинский институт в Одессе и хорошо говорил на русском языке.

Кабо редко бывал трезвым. С раннего утра он принимал стаканчик «пальмушки», потом прикладывался к нему еще и еще, и к концу рабочего дня всегда был пьян. По госпиталю он передвигался медленно, величественным взмахом руки приветствуя больных и здоровых и раздавая указания подчиненным скрипучим голосом.

На вопрос русских о том, почему Кабо так часто прикладывается к стаканчику с вином, он отвечал, что выпивать его приучили в Союзе, когда он жил в общежитии медицинского института. Частые студенческие попойки по поводу и без оного сделали свое дело. А отказаться, по словам Кабо, он не мог, боясь обидеть «хороших людей» и из-за желания нравиться всем без исключения.

Стипендии в те годы ему хватало не только на питание, но и на различные увеселительные мероприятия. Да и родители присылали Кабо деньги на карманные расходы, а он тут же находил им применение.

К нему, как и ко многим иностранным студентам, липли девушки, искавшие экзотику и, чего греха таить, ощутимые материальные блага. Почти все иностранцы уверяли, что у них есть весьма состоятельные родители, а сами они на родине владеют виллами, магазинами или другой собственностью. Но любительницы красивой жизни верили всему, что говорили им иностранные студенты, а потому нередко попадали в неприятные ситуации.

Вот и мистер Кабо утверждал, что у него есть свой алмазный прииск, но родители присылают не так много денег потому, что правительство СССР не разрешает ввозить валюту в большом количестве. Разумеется, прииска у родителей Кабо не было и в помине. Был небольшой магазинчик, еле покрывавший расходы семьи. Несмотря на это, к шестому курсу института мистер Кабо жил гражданским браком с двадцатилетней Ларисой, которая ходила уже на шестом месяце беременности. Ну а когда подошло время получения диплома, мнимый алмазодобытчик сказал Ларисе, что он поедет домой один, дабы подготовить все для встречи, а уж потом вызовет к себе любимую с ребенком. С тех пор прошло много лет, но ни о каком вызове не стоял вопрос и по сей день… Теперь у Кабо были местная жена и двое детей, но он редко ночевал дома, так как предпочитал проводить вечера и ночи с друзьями и подругами на танцах, проходивших до самого утра под бой барабанов и громкую музыку…

– Что с ним случилось? – спросил доктор Кабо, недовольно поглядывая на совершенно неинтересного ему пострадавшего, который по-прежнему не шевелился.

– Он утонул, – кратко ответил один из молодых людей, доставивших тело.

– Когда мы его вытащили из воды, он уже не дышал, – пояснил высокого роста человек с тяжелым взглядом и большим, чем у других, количеством параллельных насечек на обеих сторонах лица и массивным золотым кольцом, продетым через мочку левого уха.

Когда хирург вошел в комнату, на ковре из пальмовых веток лежал мужчина в мокрой одежде, красивых туфлях и с золотой цепью на шее. Глаза его были выпучены. На запястьях виднелись кровоизлияния в виде полуколец. Золотые часы остановились в 10 часов 12 минут. Пульс не определялся, тело было уже холодным, а зрачки широкими, не реагирующими на свет. Сердечные тоны не прослушивались.