Леонид Влодавец - Таран

На какую-то секунду у Жоры появилось желание выхватить из-под пиджака «глок», пошмалять смотрящего, телохранителей и Дашу, а дальше — хоть трава не расти. Да, этим он поставил бы себя и всю свою контору вне блатного закона. Такое не прощается. Но то же самое — объявление вне закона — будет его ждать в субботу… Тем не менее Жора сдержался. Во-первых, потому, что телохранители смотрящего вряд ли так просто дали бы расстрелять своего шефа. Даже если бы Жора успел завалить одного из них, второй влепил бы Жоре пулю в лоб. А ему вполне хватало тех дырок, которые были сооружены самой природой, — ноздрей, ушей и рта. Шестая была ни к чему.

Поэтому Калмык изобразил понимающую ухмылочку и сказал:

— Жалко отпускать такую красивенькую, хрестный! Но я не жадный…

— Это хорошо, братан, что ты не жадный! — Смотрящий колюче прищурился. — Жадность фраера сгубила…

И галантно подсадил Дашу в «Волгу». Телохранители попрыгали в машину. Мерседесовский движок умчал это чудо нижегородской техники за ворота, оставив Калмыка со своими проблемами.

Костыль молча проводил ее глазами и посмотрел на своего пахана. Жизнь явно давала трещину, и на Жоре эта трещина уже оставила отпечаток. Осложнения были явно чреваты летальным исходом, и требовалось очень серьезно подумать, как прожить дни, оставшиеся до субботы.

Пойдем потолкуем… — процедил Жора. — Есть о чем.

Они поднялись в опустевшую комнату, где смотрящий снимал с Даши «показания». Паренек, работавший на записи, уже принес диктофон и кассету, на которой записалось то, что здесь говорилось несколько минут назад. После того как он удалился, Калмык включил воспроизведение.

Сначала прозвучали те слова смотрящего, которые они слышали, еще находясь в комнате:

— Здравствуй, деточка! Присаживайся. Не волнуйся, я тебе плохого не сделаю. А вы, юноши, пойдите перекурите малость. На улице…

Потом из динамика послышались шаги выходящих из комнаты Жоры и Костыля, скрип закрывшейся двери, и чуточку надтреснутый голос старого вора произнес:

— Ты должна говорить всю правду, девочка. Только правду и ничего, кроме правды, как в суде. Понимаешь?

— Да-а… — с дрожью в голосе произнесла Даша.

— Ты боишься чего-то?

— Не знаю…

— Боишься сказать правду или боишься сказать то, что тебя просил сказать Жора?

— Я просто вас боюсь… Вы так смотрите…

— Меня не надо бояться. Я не кушаю маленьких девочек. Расскажи мне, пожалуйста, по порядку, как ты, такая хорошая и милая, вместе со своим дружком напала на человека и протоптала ему голову. Начни, конечно, с того, кто нас на него наводил, сколько обещал и так далее, во всех подробностях…

Даша начала пересказывать. Жора и Костыль напряженно слушали. Долгое время ничего нового по сравнению с тем, что Даша говорила на складе, в ее речи не появлялось. Братки напряженно ждали того маленького дополнения, которое они заказали. И дождались:

— …Когда они высадили меня из машины и я полезла прятаться в домик, Седой сказал Миките: «Теперь Жора Калмык почешется…»

— Ты это точно помнишь, девочка? — перебил ее смотрящий, который до этого только слушал.

— Конечно.

— А больше Седой ничего не говорил?

— Нет, они сразу же уехали в другой двор. А я стала ждать, когда Таран подойдет…

— Скажи, а тебе эту фразу случайно не Жора подсказал?

— Нет-нет, что вы! — воскликнула Даша.

— Ну, хорошо, продолжай…

Потом Даша рассказала о том, как они с Тараном расправились с лже-Крыловым и убежали к ней на квартиру. Далее последовал рассказ про ночной приезд Седого и поездку на свалку. Наконец Даша приступила к повествованию о том, как их допрашивал Жора.

— Стоп! — неожиданно перебил ее смотрящий. — Вот об этом ты мне расскажешь не здесь.

Послышался шум отодвигаемых стульев, глухие звуки шагов, и больше ничего на кассету не записалось.

Жора выключил диктофон. Костыль мрачно хмыкнул:

— Потрахаться дедуля захотел, что ли?

— Не шути, братуха, не время… — проворчал Калмык. — Он просто все понял. Она сейчас там, у него на хате, расскажет все от и до. То, что про Седого и его слова мы ей подсказали, — он уже допер.

— Ну, и что будем делать? Ждать до субботы, как ты предлагал?. Или сейчас слиняем?

— Что-то ты слабый стал какой-то, кореш. Тебе так не кажется? Минут двадцать назад насчет ва-банка заикался, а теперь — линять?

— Ты ж сам сказал, что не хочешь насчет этого слышать. Ну и как это понимать? Едем в «Маргариту», а оттуда в похоронное бюро? Гробы и венки для самих себя заказывать? Я лично могу еще пятьдесят лет с этими покупками обождать или сорок хотя бы… Да и ты, по-моему, еще не объявлял, что на тот свет торопишься.