Сергей Ермолов - Принуждение к миру

Крупнокалиберный пулемет – убедительный аргумент, но танки еще убедительней.

Сигарета обожгла пальцы, я бросил ее в костер и запалил новую. Несмотря на грустные мысли мне было спокойно, словно я дошел до какой‑то точки в своей жизни, после которой все известно наперед и волноваться больше не о чем.

Закурил.

Дерьмо, конечно. В армии хороших сигарет никогда не бывало.

На площадке бойцы азартно рылись в одежде, набирали полные комплекты оружия, набивали магазины патронами.

Когда аргументы исчерпаны – стреляй в упор, чтобы не промахнуться.

Тут никто не понимал, что происходит, кто с кем и против кого воюет. Неприятностей ждали со всех сторон сразу. А потому военные наглухо закрылись и заняли круговую оборону.

Солдат заблокировали на их же форпосте и теперь методично расстреливали, как мишени на полигоне. А им оставалось лишь пытаться вырваться из котла, паля наобум во все стороны, в то время как враг стрелял редко, но метко.

Я взял на себя дежурство в промежутке между тремя и пятью часами. Самый тяжелый момент ночи, несколько часов до утра. Становится холодно, словно последние заслоны тепла, которые всю ночь охраняли тебя, вдруг пали перед превосходящими силами противника и ты остался один на один с холодом ночи.

Боги, даже романтика какая‑то милитаристская.

Я поежился. Странно, Крым, а по утрам холодно. Хотя это только кажется. Нормальная температура, просто за день тело привыкло к пеклу.

Пошел дождь, сильный и теплый. Он барабанил по моей непокрытой голове, и через секунду я промок до нитки.

Мысли заставляли ежиться сильнее, чем от насквозь промокшей одежды. Я привык, что всем, с кем сталкивался в жизни, было наплевать на меня; привык занимать глухую оборону, был готов дать отпор. По‑другому было просто не выжить.

Нас с отрядом спецназа переместили поближе к воротам. Если часть будут штурмовать, то обязательно полезут через ворота. Через дорогу начинались дома, и во дворах изредка проскакивали пунктирные линии очередей. С каждой минутой звуки выстрелов приближались.

Около десятка офицеров и солдат столпились возле ворот. Некоторые взобрались на пригорок, чтобы получше разглядеть окраинные дома. Большинство из них, за исключением наряда КПП, были без оружия. Российских домашние ссоры украинцев не касались.

На дороге появился танк без опознавательных знаков. Куда и зачем он ехал – непонятно. Проезжая мимо КПП, он отвернул башню в сторону города и выстрелил. Рухнул чей‑то домик.

Военные оцепенели. Каждый присутствующий вдруг осознал, что с такой же легкостью танк мог шарахнуть и по камуфляжной толпе возле КПП.

Все бросились врассыпную. Кто‑то побежал выводить бронетехнику из парка. Кто‑то командовал «в ружье!» и сам натягивал бронежилет с каской. Вполне возможно, в округе бегал не один безумный танк. Вся техника рассредоточилась по периметру части в обороне.

За ангарами послышалась беспорядочная стрельба, несколько взрывов, затем снова стрельба, уже не такая плотная, и наконец, раздался финальный, мощный взрыв.

Стрельба все усиливалась и, кажется, приближалась, причем очень быстро, буквально по минутам. Вдали показались бегущие по улице люди. Их лица были искажены страхом и волнением. Они кричали, что стреляют уже в районе исполкома, что на улице находиться опасно.

Ночью просыпался. Не открывая глаз, протягивал руку, безошибочно, с первого раза находя цевье, и засыпал опять. Снов не было.

Следовать одному из главных принципов жизни: спи с автоматом, ешь с автоматом и в сортир ходи тоже с автоматом. Оружие являлось в этих краях той ношей, что никогда не оттягивала плечи. Или то, что нельзя бросать автомат даже тогда, когда ты тонешь…

А потом на город обрушилась настоящая война. Непрерывный стрекот стрельбы; грохот самолетов; жуткий вой и шелест в небе; взрывы, сливающиеся в один мощный ровный гул; постоянно дрожащий, как от землетрясения, и подпрыгивающий от близких попаданий дом.

Пока знаю точно: война началась, причём, как это не прискорбно для большей части окружающих, без нас. Ничего, навоеваться успеем. Даже сверх всякой меры.

Среди ребят идёт разговор о предполагаемой продолжительности – оценки расходятся от недели до полугода. На мой взгляд, обе крайности смешны – на самом деле что-то около трёх-четырёх месяцев. Мысль, что убьют, не задерживается в головах дольше пяти секунд, которые требуются, чтобы посмеяться над неожиданной, но абсолютно бредовой шуткой.