Сергей Анисимов - Кома

Закрыв сумку на «молнию» и навесив на шкафчик замочек, Николай вернулся в ординаторскую и так же стоя выпил стакан чая, – спитого до едва подкрашенной жёлтым прозрачности.

– Коль, будешь обедать? – спросила перебирающая за своим «взрослым» ординаторским столом какие-то бумаги доктор Юля, с которой Николай как-то мельком, на год, пересёкся в ориентаторской сборной их Университета.

– Угу, – ответил он, и посмотрел на часы ещё раз. Было, наверное, уже почти пора. Если Соня придет на «пятак» на 5 минут раньше начала собственно большого перерыва у студентов, и вдруг его там не обнаружит, то крепко обидится, – как любая нормальная девушка в подобной ситуации. – Только я, пожалуй, в столовку схожу. Сэкономлю бутерброды на вечер. Можно?

– Ты и ночью дежуришь сегодня? – подняла голову Юля.

– Да, – кивнул Николай. – Отдежурю, зато весь конец месяца спокойный. А Вы как?

Юля задумчиво перевела взгляд на список на стенке шкафа, и Николай, снова кивнув, подошёл и посмотрел сам.

– Нескоро ещё.

Он проверил время ещё раз, сам удивляясь своему волнению. Даже зная, что волноваться незачем, Николай с интересом прислушался к ощущению пузырьков бегающих по лёгким. Свидание, похоже, получалось самое настоящее.

Помахав доктору рукой и поставив наскоро сполоснутую чашку в шкафчик, он вышел из ординаторской, всё же решив, что постоять десять минут на ветру будет полезнее, чем рисковать тем, что Соня не станет его дожидаться. Она может, конечно, просто не прийти, – ничем она ему не обязана, но тут уж ничего не поделаешь, – как судьба ляжет.

На «пятаке» уже появились первые студенты, и Николай поступил так же, как и вчера, – то есть встал у стойки с объявлениями и ссутулился, стараясь выглядеть незаметнее. В дырявой куртке, которую он не догадался зашить дома, было холодно, и в горле обнаружилось не очень приятное ощущение, которое тонзиллитники обычно называют «не болит, но чувствуется». Не разболеться бы, очень уж это было бы не вовремя. Помассировав свою шею, но вовремя остановившись, чтобы не оставить на коже перед встречей с девушкой похожих на засосы красных пятен, Николай вздохнул. Будем надеяться, что пронесёт. Даже голос сейчас терять ему нельзя – Соне сразу придут в голову мысли, что разговаривать с болеющим или заболевающим в вирусный промозглый апрель – себе дороже. Неделя отработок на младших курсах мединститута – это почти гибель.

Площадка «пятака», между отграничивающем её от дорожки к монументальному зданию «семёрки» чудовищным тополиным пнём и жёлтым зданием столовой, уже заполнилась народом. Болтали о чём-то девушки, встав в кружок; там и сям курили группки студентов обоих полов. Ну, а вот и Соня.

– Привет!

Она подошла, размахивая синей кожаной сумкой с ярким латунным пятнышком замка, лицо у неё было легкомысленное и полностью счастливое.

– Привет, Соня, – отозвался Николай. – Рад тебя видеть! Как жизнь?

– Путём!

– Что учила с утра?

– Сначала анатомию, потом физиологию.

– Лекция?

Это было спрошено уже просто для поддержания активности беседы, – если бы физиология была семинарским занятием, то Соня появилась бы с другой стороны, лекции же теоретически могли читать почти где угодно.

Они потрепались минут пять, легко и с удовольствием, как и положено в их возрасте в том случае, когда симпатия взаимна. Никакой натянутости Николай не чувствовал ни на грош, и порадовался этому от всей души. Мысль о выходе через Соню на Анатолия Гайдук (или Гайдука, – в том, склоняется ли эта фамилия по общим правилам, уверен он не был) казалась Николаю такой же глупой, как и вчера. Или даже ещё более глупой. Но теперь дело было вовсе не в этом.

– Ты голодная? – спросил он.

– Ага!

Было странно, что девочке не завернули с собой икры и крабов, но даже такая деталь хорошо её характеризовала.

– Даванём по пирожку?

– Даванём!

Соня даже засмеялась неожиданному слову, тряхнув своими золотыми волосами. Николаю захотелось их потрогать и почти с мистическим ужасом он вспомнил, что точно такое же движение души он испытал, разговаривая последний раз с Берестовой.

Соня, кажется, прочитала какие-то детали внутренней борьбы на его лице и засмеялась ещё раз. Мучительным и мгновенным напряжением сил чёрный, страшный образ пропавшей Даши Николаю удалось из головы изгнать, и он улыбнулся тоже, – сквозь боль, едва не задрожавшей улыбкой.

В столовой было полно народу, но очередь к буфетной стойке двигалось достаточно быстро. Студенты перекликались, гомонили, копошились в сумках и карманах курток, набирая мелкими купюрами и металлической мелочью суммы, достаточные, чтобы дать им дожить до вечера. С домашними ужинами для местных и семейных, и фабричными пельменями для весёлого общежитского люда.