Александр Тамоников - Пятеро смелых

Женщина ударилась ногой о протектор, но не вскрикнула и не остановилась. Она послушно повернула к лестнице и с трудом поднялась на несколько ступеней.

Тут мальчик, которому было лет четырнадцать-пятнадцать, заставил ее остановиться.

Ларисе было безразлично, кто и куда ее ведет, что с ней произойдет через минуту или на следующий день, если тот вообще наступит.

Стоя на три ступеньки ниже, юнец разорвал завязки на ее накидке и ощупал грудь, что-то страстно приговаривая. Его пальцы от волнения тряслись, на лбу выступили капельки пота, а щеки покрылись таким густым румянцем, что родимое пятно в форме оливы почти потерялось.

Потом он приподнял длинный подол юбки и замер. От вида женского нижнего белья у бедолаги перехватило дыхание.

Дрожащей ладошкой он робко прикоснулся к коленке со ссадиной, провел пальцами по бедру, потрогал кружевные полупрозрачные трусики. Мальчишка, путаясь в плотном материале юбки, принялся неумело тянуть их вниз.

На эту выходку тоже не последовало никакой реакции. Лариса по-прежнему стояла как изваяние. Только странные тягучие мысли появлялись в голове сами собой, лениво проплывали и исчезали без следа.

«Должно быть, я первая женщина в его жизни, – думала она. – Кажется, на Востоке дети созревают рано. Судя по волнению и огромному интересу к тому, что скрывает мое нижнее белье, этот мальчик уже созрел».

А мальчик продолжал сопеть и пыжиться. Он так старательно пытался завладеть ее трусиками, словно это был ценнейший трофей, добытый в неравном кровопролитном бою.

Лариса устала от этой возни у себя под юбкой. Она сама освободилась от модных трусиков-слип, которые надела несколько дней назад перед свиданием с Анатолием.

Мальчишка выхватил их из ее рук и сунул в карман. Потом он принялся энергично ощупывать ее ноги. При этом волновался и прерывисто дышал, словно школьник, списывающий на важном экзамене со шпаргалки.

Тут во дворе послышались голоса. Вахид напугался, что-то промычал и потянул женщину вверх по лестнице. Поднявшись на крохотную площадку, он толкнул деревянную дверь и жестом приказал Ларисе войти.

Комната над гаражом встретила пленницу духотой и ядовитой смесью отвратительных ароматов. Тут пахло застарелым потом и кишечными газами, кислым табаком и алкоголем.

У дальней стены всю ширину комнаты занимал топчан, застеленный старыми выцветшими одеялами. Ни стола, ни стульев, ни какой-то другой мебели. Только окно, смотревшее в проулок, и раскаленный потолок из проржавевшего кровельного железа.

В комнате находились несколько мужчин разного возраста. Самый молодой сидел под окном и набивал трубку, остальные спали на топчане. Из-за ужасной духоты все они были едва одеты. Форма, оружие и боеприпасы громоздились у стены.

Вахид затолкнул Ларису в комнату, вошел следом и что-то громко сказал. Мужчины проснулись, подняли головы и недовольно воззрились на них.

Вахид произнес что-то еще, вытащил из кармана полупрозрачные трусики и потряс ими в воздухе. Потом он приподнял юбку пленницы, демонстрируя ее наготу.

Это возымело эффект. Мужчины, давно не видевшие женских тел, оживились, загалдели и полезли с топчана как голодные тараканы.

– Нам подарил ее сам Мохаммад Гурди! – радостно объявил Вахид, подсаживаясь к своему троюродному брату Джафару, такому же неопытному малолетке.

– Что значит «подарил»? – спросил Галиб, самый пожилой охранник в команде, и подозрительно покосился на пленницу.

– Он сказал: «Забирайте эту светловолосую шлюху. Можете пользоваться ею до утра». А нашему Салману он отдал вторую женщину, черноволосую.

– Все верно, – подтвердил третий охранник из смены Вахида. – Я стоял рядом в подвале, когда Мохаммад говорил об этом.

Джафар с Вахидом набивали трубки иранским табаком, добавив к нему по небольшому шарику афганского гашиша.

Шестидесятилетний Галиб первым подошел к светловолосой русской женщине. Он придирчиво осмотрел ее лицо, распахнул полы накидки с растерзанными завязками, деловито взвесил на ладони каждую грудь, ощупал плечи, живот.

– Грудь хороша, но сама худощава, – проговорил боевик, подталкивая пленницу к нарам.

Та покорно присела на край.

Мужчины устроились на корточках вдоль стен и тоже принялись набивать трубки.

Неспешное курение перед близким общением с женщиной было для здешних мест своеобразным ритуалом. Никто не торопился, не выказывал страсти и нетерпения. Все степенно затягивались смесью кислого иранского табака с афганским гашишем. Лишь самые молодые глазели при этом на соблазнительную красавицу, отрешенно глядевшую в пол и не делавшую никаких попыток прикрыть свою наготу.