Александр Тамоников - Секретный полигон

– Ломовой, брысь с пушки! – возбужденно орал Васько, и Ломовой сообразил, отпрянул, словно от раскаленной сковородки. Пришлось схватить его за пояс, чтобы не свалился с брони. Могло не получиться, но получилось, черт возьми! Пушка со скрежетом задралась на максимальный угол – и затряслась, выплевывая небольшие снаряды 30-го калибра. Они взрывались в спрессованной глине, рвали ее, выводили из неустойчивого равновесия. И посыпалась вниз лавина, стали откалываться крупные комья. Пыль стояла столбом. Большая часть обрыва просто съехала вниз, выросла неодолимая баррикада, перегородив узкий проезд. Пушка заткнулась! БМП пошла дальше, а к завалу с обратной стороны уже подходили вражеские бронетранспортеры, гневно кричали люди, надрывался пулемет, кромсая плотную глиняную массу. Но пробить такой завал могла лишь тяжелая гаубица. Спецназовцы въезжали в лес, свешиваясь с брони, показывали невидимому врагу неприличные жесты – удачи вам, ребята, поискать другую дорогу! Может, к вечеру найдете!

– Я же говорил, что сделаем дело и пойдем досыпать! – ликовал Косарь. – А вы не верили! Прогулялись, мир посмотрели, взбодрились…

– Здравствуй, выпивка, распутство и есенинский декаданс! – хохотал Ломовой.

Глеб расслабился. Ушли, черт возьми. Здесь нейтральная полоса, но противник уже не догонит. Дальше – территория, контролируемая ополченцами. Все, проехали, задание выполнено. Все целы, не считая Гришиного уха. Ох уж эти Гришины уши! Никого не подставили, группа не попала в засаду. С чем же тогда было связано утреннее беспокойство? Могло произойти нечто фатальное, но не произошло? Это было не просто что-то мнимое, мистическое, это беспокойство было основано на «реальных событиях» – интуиция это чувствовала, как нос чувствует туалетную вонь. Но все обошлось. Ладно, будем считать, что ничего такого не было.

Весь остаток дня Холодов ждал этого момента – предвкушал, переживал, временами впадая в задумчивость: почему так происходит? Повсюду женщины, бывают молодые и красивые (или не очень молодые, но все равно красивые), а смотреть на них не хочется. Тянет к одной, да с такой неодолимой силой, что диву даешься – как он жил на свете, когда ее не было? Все остальное было несущественно. Скупая благодарность от полковника Дмитриенко, обещание наградить, как только «все уладится». Разбор полетов у начальника разведки Литвинца, присутствие тех же лиц – капитанов Поповского и Басардина; подробный отчет о проведении мероприятия с детальным показом на карте. Поповский дружелюбно улыбался, Басардин сидел с таким видом, будто Холодов сделал что-то не так и хорошо бы его еще раз испытать.

– Ты молодец, капитан, – похвалил Литвинец. И пошутил, сухо улыбнувшись: – Родина будет помнить тебя, даже если ничего полезного для нее ты больше не сделаешь. Ну что, товарищи, даруем этому герою два дня отпуска?

Это было самое щедрое, на что он мог рассчитывать. Холодов с трудом дождался окончания дня, простился с товарищами. В общежитие шарикоподшипникового завода, где была расквартирована рота, он не пошел. Перемирие в стране, вряд ли случится что-то, требующее его срочного присутствия. Ноги еле волочились от усталости. Он брел по пыльной улочке, застроенной двухэтажными бараками, не мог надышаться. Еще цвела сирень, доцветали яблоня и вишня. Когда же кончится эта горем убитая война, в которой не заинтересован никто, за исключением заокеанской «самой могущественной» страны? Смертельно надоело, хочется мирной жизни, не таскать с собой повсюду пистолет, не бояться, что на голову свалится снаряд…

Иллюзия мирной жизни, впрочем, сохранялась. За столом под сенью дуба в уютном дворике стайка пенсионеров рубилась в домино. Проехали пацаны на велосипедах. Стучали молотки – мускулистые мужчины в защитных штанах и голые по пояс сколачивали забор из свежеструганых досок, а за ними шла хромая женщина в халате и закрашивала ограду в жизнеутверждающий желтый цвет. Глеб вошел в барак, поднялся на второй этаж по шаткой аварийной лестнице, двинулся по коридору. Жилой дом переживал период полного распада. Жить в нем было невозможно. Половицы крошились, известка осыпалась и въедалась в пол. Коммуникации были в ужасном состоянии. Но люди жили – не имея другого выхода. Да еще как жили! В двери шестой квартиры, расположенной в центре коридора, красовалась дыра – такое впечатление, что ее выбивали ногами. За дверью было тихо, как в склепе. Во всем бараке царила тишина. Нужная квартира располагалась в конце коридора. Когда он подходил, открылась дверь, и из квартиры вышел пожилой мужчина с палочкой. Он мельком глянул на Глеба и заковылял в квартиру напротив. Дверь закрылась у Глеба под носом. Он усмехнулся. Дождался, пока пенсионер исчезнет в своей норе, и вкрадчиво постучал.