Владимир Ерашов - Мушкетёры Тихого Дона

Так что не зря хитрющий Карамис задал вопрос о «красных девках», как о главном мотиве Ермолайкиного похода на ногаев. Ведь знал же, бестия, что именно спрашивать…

Совладав с собой с помощью глубоко нутряного дыхания и, тем самым сумев быстро восстановить как ровное сердцебиение, так и природный цвет лица, Дарташов совершенно спокойным голосом изрёк:

– Скрывать не буду… есть в сём походе и моя личная корысть, и связана она с одной жонкой, которая для меня есмь дорожее и краше всех на энтом белом свете… Но не то главное. Не токмо того ради вы пойдете со мною головы свои казачьи под татарские сабли подставлять. Не токмо… и паче всего, правы вы в том, что зело доброго Дувана мы там навряд ли сыщем. Но одно могу обещивать твёрдо, что славы и воинской доблести для нас в сём походе будет хучь отбавляй. Потому как… – и при этих словах Ермолайка опасливо стрельнул глазам по сторонам, после чего, понизив голос до шёпота, продолжил. – Деяние, что нам надлежит свершить, идёт супротив Модески окаянного, а значица в пользу государству рассейскому и… княгини Анны… а паче того, что сказано, гутарить про это мне больше никак не мочно… Даже и не просите…

– Та-а-а-к… вот таперича понятно… – протянул Затёс – Ну что, браты-бузотёры, послужим супротив Модески во славу русскому государству и за ради чести нашей княгини?

– За ради чести княгини и за славу русскую, оно конечно можно. Тем паче, что супротив Ришелькина, токмо… – при этих словах Карамис запнулся.

– Ну, Карамис, что же тебя зараз смущает?

– Токмо то, что ежели нам в степи с ришельцами доведётся стренуться, то биться-то с ими ужо до крови придётся не жалея живота свово и ихнего, и стрелами по ним стрелять не со свистульками, а с калёными наконечниками. Сиречь придется кроволитие русское проводить и душегубство православных учинять, а сие есмь грех великий!

– Да, прав ты, Карамис, оно конечно, грех то вельми тяжкий, – со-гласно кивнул головой Ермолайка. – Токмо разумею я так, что в степу нам с ришельцами никак не стренуться и что все свои злодейские преграды оне нам будут учинять токмо до Менговского острога. То бишь ещё в Руссии. Поелику и биться нам с ими придется не до смерти. Так что, глядишь, и без лишней крови обойдёмся, и греха на душу не возьмём… – ответил Карамису Дарташов.

– Пошто так гутаришь? Отколь ведаешь, что токмо до острога? – во-просительно спросил Затёс.

– Да, а как же оно иначе-то? Ну, отколь им москалям степь-то донскую знать? Да оне в ней, словно слепые кутята. Да им первый же встречный татарский разъезд, за милую душу «кердык» учинит… Так что, как им нас тамо встренуть? Тем паче, что поведу я вас не по большому Ногайскому шляху, а по малой ордынской сакме. А сакму ту, точно гутарю, не один москаль не ведает. Да что там москали, егда не кажный казак её знает, токмо из тех родов, что ещё в орде сакмагонами служили. Как пращуры мои Дартан-Калтыки…

Так что с православными нам, ежели и биться, то токмо до Засечной черты. То бишь безоружно. А уж с басурманами-то, ну, тут нам казакам сам Бог велел…

– Ну, что ж, коли так, то я согласный… – промолвил Карамис, после чего одним взмахом выхватил из ножен свой кончар и ловко перехватив рукоять с переднего хвата на обратный, с силой вонзил его в землю. Потом положил левую ладонь на яблоко рукояти, правой осенил себя крестным знамением и произнёс древний казачий девиз:

– За други своя…

– За други своя… – и украшенная драгоценным перстнем рука Затёса уверенно легла на ладонь Карамиса.

– За други своя… – присоединилась к ним рука Дарташова.

– За друзи свои… – прогудел сверху голос с мягким украинским говором, и три лежащих на рукояти меча кончара казачьих руки полностью покрыла тяжёлая длань Опанаса.

– Тильки салом та горилкой трэба заздалегидь запастися, а то я ну-трощамы видчуваю, що, у тих ногаив, окрим бараныны тай вэрблюджатыны проковтнуты будэ ничого…

Этими, не лишенными справедливости словами рачительного запорожца, в вопросе о целесообразности ногайского похода за яхонтовой чикиликой была поставлена точка.

– Кады выступаем-то?

– Зараз.

– Добрэ…

Через полтора часа после описанных событий, оперативно собравшись и уладив все необходимые формальности по службе, а также разжившись съестным и боевым, Дарташов и три бузотёра уже выезжали из ворот Воронежской крепости. К арчаку Ермолайкиного коня, сзади, был приторочен парусиновый сверток с аккуратно завернутым Дзюльфакаром. Путь казаков лежал в южном направлении, далеко за Засечную черту, в самое, что ни на есть «Дикое», так и кишащее всяческими леденящими душу опасностями и приключениями «поле».