Михаил Зислис - Огонь на поражение (Атомный шантаж)

— Именно. В момент выкупа, а возможно и раньше.

Следователь проснулся окончательно.

— А вы не рассматривали вариант, что никакой связи между похищениями в различных республиках нет?..

— Я рассматривал. А ребята — нет. Они знали что-то, чего я не знал и не знаю до сего момента. Средства массовой дезинформации молчали. Молчали месяц. Два месяца. Наконец я не выдержал. По всему получалось, что они просто исчезли. Обычно, согласитесь, когда россиянина… убивают, местные власти хоть как-то уведомляют Москву. А здесь — ничего, полное молчание. Неважно. По прошествии двух месяцев я уже всерьез разнервничался и затеял собственное расследование.

Татаринов счел нужным приподнять брови. Хотя бы из следовательской вежливости. На самом деле, он прекрасно понимал, что у такой мощной личности должно хватить связей и ресурсов не просто на собственное расследование маленькое и незаметное, а на хорошо поставленное и въедливое.

— Да, да. Не буду утомлять вас подробностями, да к тому же нам, иногда, приходилось использовать не совсем гуманные методы… Правда, ни на кого значительного мы так и не вышли, но массу служебной информации, не попавшей на глаза, все-таки получили.

Уточнять, кто такие «мы», пожалуй, пока не стоило.

— Ребята действительно попали в плен. Система заработала, колесики закрутились. Если… Если бы я знал, что так все закончится, ни за что бы не разрешил им ехать… Нет никаких точных сведений по самому выкупу, я не могу сказать, что там произошло. Увидели ли они что-либо, чего видеть было нельзя, или механизм разладился, или, может быть, кто-то знал, зачем ребята добровольно стали заложникам… не могу сказать. Нет. Но до Москвы они так и не доехали. Боевики. Вы понимаете. И это не случайность.

— Вы уверены?.. Какая республика? Или регион?

— Абсолютно уверен. У меня есть косвенные доказательства. А когда вы возьметесь за это дело, я сообщу вам все детали. У меня две папки этих деталей.

— Я не возьмусь за это дело. Во-первых, несмотря на все мое к вам уважение и желание помочь, вы очень верно подметили — дело не нашего ума. То есть — ведомства. Во-вторых, вы, видимо, спутали мой отдел с отделом международного терроризма, работающего в тесном сотрудничестве с ФСБ и МВД. В-третьих же… у меня шесть нераскрытых убийств. А вы хотите навязать мне еще одно, раскрыть которое у меня нет никаких шансов?..

— С этого я начинал, Владимир. Дело уже вам навязано. Так надо. Mы долго выбирали кандидатуру, смею заверить. Но неважно. Вы будете заниматься этим делом, и ваше непосредственное начальство уже в курсе. Вы получите всю необходимую информацию, всю поддержку, которую я в состоянии буду предоставить… Да, вы правы в одном, — Крамер видел, что Татаринову не терпится его перебить, и потому не дал такой возможности. — Правы в том, что я не могу заставить вас заниматься этим делом с усердием. Но я вас очень об этом прошу. Как человека. И несчастные родители ребят просят вместе со мной.

— Не понимаю. — Татаринов совсем сбился с толку. — Я же простой следователь. Вы пользуетесь своими связями, чтобы повесить на простого следователя то, что ему не принадлежит? Вы знаете, что бывает, если сапоги тачать начинает пирожник?..

— Знаю, — Илья Крамер внезапно стал самим собой — лицо его разгладилось, как будто спала маска. — Думаете, я родился в рубашке журналиста? Аналитика? Нет, Владимир, — и один из самых популярных людей страны покачал головой. — Я самый обыкновенный еврей, который по случаю стал не тем, кем его хотели бы видеть большинство людей. И на ваш счет у меня нет иллюзий. Только точная информация. Если вы работаете, то работаете на совесть. Ваше прошлое обильно украшено невыданными заслуженными наградами. Помните, восемьдесят седьмой?

Татаринов прекрасно помнил. Дело, о котором Крамер упомянул вскользь, стоило ему добрых десяти лет жизни. Он тогда тоже занимался чужой работой, и делал ее более успешно, чем кто-либо до.

— Смена систем вас не затронула, потому что вы всегда были честны по крайней мере с собой.

— Возможно так. Но этого мало.

— Мало, — согласно кивнул Крамер и усталая маска снова подчинила себе его лицо. Главреду «Государства» приходилось очень нелегко. Он, судя по всему, чувствовал себя виноватым в смерти трех молодых журналистов. Есть и еще причины. Но вам совершенно необязательно о них знать. Трудно работать будет.

Нехорошо-то как получилось, подумал Татаринов. Нет, нет, и еще раз нет. Не нужно ему это расследование, пусть занимаются те, кому позволяют еще силы и кто обязан заниматься конкретно этими вещами.