Юлия Латынина - Джаханнам, или До встречи в Аду

Халид перевел взгляд куда-то вбок.

– Эй, Данила Александрович, – сказал чеченец, – может, ты расскажешь о моих планах? Ты так рвался это сделать.

Рыдник оглянулся. Баров снова лежал с открытыми глазами. Потом он заговорил – тихо, аккуратно, как едет по шоссе водитель, знающий, что он сильно хлебнул лишнего, и слишком старательно соблюдающий все знаки.

– Я уже говорил. Он хочет отравить город.

– Но это невозможно, – вскричал Рыдник, – ты же сам, Халид! Ты же сам сказал, что установку для синтеза любого яда надо монтировать полгода!

– Речь не идет о каком-то новом продукте, – медленно проговорил Баров. – Речь идет о веществе, синтез которого постоянно идет на заводе. Нефть, которую получает завод для переработки, – это в основном тяжелая сернистая нефть сорта Urals. Чтобы уменьшить количество серы, нефть направляют на гидроочистку и там удаляют из нее сероводород. Это смертельный яд.

– И куда он девается?

– Его утилизируют. Он поступает на установки производства серы и серной кислоты. Однако люди Халида перемонтировали систему, и в течение последних дней сероводород поступал без утилизации в газгольдеры. Хранилища для летучих газов. Они расположены около факелов и вмещают две тысячи тонн каждый.

– И сколько у них этого… сероводорода?

– Обычно его не так много. Единовременно это – четыре сепаратора на установках гидроочистки. Каждый вмешает максимум две тонны. Я не знаю, сколько его сейчас.

– Три с половиной тысячи тонн, – сказал Халид. – Ты, Савка, любезно принял мое предложение не прерывать поставок сырья на завод, и теперь у меня три с половиной тысячи тонн отравляющего вещества, с которым, уверяю тебя, вы просто ничего не сможете сделать. Ни взорвать, ни нейтрализовать раньше, чем оно уничтожит две трети населения Кесарева.

Рыдник потрясенно молчал.

– Это маленькая проблема вашей западной цивилизации, – продолжал Халид, – чтобы ее уничтожить, шахид не нуждается в каком-то особом оружии. Ваша цивилизация – сама по себе оружие. Ваша технология – всегда технология двойного назначения. Сойдет и печет топить, и людей травить. Я мог бы продемонстрировать это на любом промышленном объекте. Я уже продемонстрировал это на примере заводоуправления. Знаешь, сколько тонн взрывчатки мне понадобилось бы, чтобы воспроизвести эффект, равноценный эффекту от объемного взрыва двадцати тысяч кубометров метано-пропановой смеси? А я даже сэкономил на детонаторе. Кстати, ты не знаешь, что сделала штурмовая группа? Взорвала дверь? Или включила вентилятор? Промышленные вентиляторы чудовищно искрят, не правда ли?

Генерал перебирал в уме слова ответа. Слова не связывались в фразы и плавали внутри пустого черепа, как щепки от затонувшего судна плавают на поверхности воды.

– Они распылят газ через потушенную факельную систему, – сказал Баров. – Если ты посмотришь на схему завода, Савелий, ты увидишь, что рядом с газгольдерами расположены два факела Кесаревского НПЗ. Трубы их вынесены на высоту сто два метра. Все технологические установки завода связаны с факельной системой, и как только они закачали сероводород в газгольдеры, они получили выход в факельную систему. Если ты посмотришь на факелы сейчас в окно – они горят. Если они потушат факелы и подадут через них сероводород, облако накроет город. Технологически это… очень красивое решение. В другом тысячелетии я бы с удовольствием взял Халида Супьяновича на работу.

– Что ты хочешь? – хрипло спросил начальник штаба.

Хасаев выпрямился и тихо засмеялся. Глаза цвета оникса торжествующе сверкнули.

– То же, что с самого начала. Свободы и независимости моего народа.

– Это невозможно.

– Почему?

– Есть такая вещь, как целостность государства. Чечня – это часть России.

– Разве? В Чечне нет ни одного дома, в котором бы не погибли старики, женщины и дети. Нет ни одного села, которое не было бы разграблено и унижено. Ни один житель Чечни не может быть спокоен за свою жизнь, даже если он русский. Когда в 95-м ваши танки входили в Грозный, вы сказали, что делаете это, чтобы защитить русских от убийств и грабежей. Но ваши самолеты бомбили дома, не разбирая, где русский, а где чеченец. Мой дядя жил в Грозном и был женат на русской. Она мыла пеленки, наклонясь над ведром, и мозги ей снесло в это ведро. Мой дядя ходил по двору с ведром, показывал его и плакал. В Грозном за неделю погибло больше русских, чем за все время при Дудаеве. Ни один хозяин не обходится со своим нужником так, как вы обходитесь с частью России. Если мать пытается убить ребенка, ее лишают родительских прав. Россия давно потеряла свои родительские права на Чечню, если когда-нибудь их имела.