Леонид Влодавец - Фартовые деньги

Нет, Казан вовсе не являлся малолетним романтиком, который готов был очертя голову броситься в лес с лопатой и киркой. Он абсолютно трезво соображал и прекрасно понимал, что все сообщенное Батей может быть маразматическим бредом его покойного отца. Да и за собственную память Ивана Егоровича Казан вряд ли мог бы поручиться. То, что произошло без малого 80 лет назад, — это жуть как давно. К тому же уже не одно поколение россиян выросло и состарилось в эпоху кино и телевидения. То есть на реальные картины прошлого, которые они видели своими глазами, наложились документальные или даже игровые кадры из фильмов или телепередач. И черт его знает, какие из этого сложились гибриды в пораженных атеросклерозом и другими возрастными явлениями мозгах? Ситуация «то, что было не со мной, — помню» очень даже характерная. Казан сталкивался с такой ситуацией, когда перед второй ходкой попытался закосить под дурака и попал на судебно-психиатрическую экспертизу. Вместе с ним там лежал старикашка, который убеждал медиков, будто он соратник Котовского. Дедуля по всем документам числился заслуженным налетчиком Молдавской ССР и родился примерно в том же году, когда Котовского застрелили. Однако, когда эксперты его как следует изучили, выяснилось, что дед врет не из злого умысла, а исключительно по причине маразма. Поэтому его отправили доживать не на зону, а в «дурку». Сам Казан этих экспертов ни фига не сумел обштопать, и они его признали вменяемым.

Но даже если история с перевозкой золота на лесной хутор не явилась плодом вымысла двух дедов, найти этот самый хутор по той скудной информации, которая дошла до Казана, было почти невозможно. Направление — «пойди туда, не знаю куда».

Ну и наконец, ежели удастся найти хутор, то шансов, что сундуки так и лежат нетронутыми, было всего ничего. Небось, если до 1937 года не нашли, это еще не значит, что не нашли в 1941-м немцы или в 1943-м наши. Кроме того, могло оказаться так, что хутор уже приватизирован или реституирован (Шура всегда путал «реституцию» с «проституцией»), стоит под хорошей «крышей» и имеет хозяина, у которого так просто под полом не покопаешься.

В общем, Казан поначалу никаких конкретных планов об изменении маршрута не строил. Просто решил поглядеть карту и прикинуть, куда можно в течение суток доехать от Кудрина за Снороть. Вытащив эту карту здоровой рукой из бардачка, Шура разложил карту на коленях, вперил в нее глаза и совсем не смотрел на Нинку, которая сидела за баранкой.

На карте никаких проезжих дорог, ведущих в ту сторону, до поворота на Московское шоссе, не значилось. Однако если пилить до поворота сорок верст, имея в качестве транспорта тяжелогруженный воз, который вряд ли двигался быстрее хорошего пешехода, то есть со скоростью, не превышающей пять километров в час, то Орел с братвой потерял бы на это дело треть суток. А ему еще надо было пересечь Московское шоссе, выбраться на Лузинское, доехать до моста через Снороть и потом по каким-то просекам добираться до хутора. Получалась, выражаясь языком Президента, «загогулина» еще в 120–150 километров. К тому же действие происходило в зоне, объявленной на военном положении, то есть где на дорогах запросто можно было бы нарваться на разъезды или патрули красных, которые, даже если у Орла уже был какой-нибудь мандат от Ермолаева, все равно для порядку обшмонали бы воз. Кроме того, могли на дороге попасться и бывшие сподвижники, с которыми тоже нежелательно было встречаться и затевать разборки.

Поэтому Казан сразу сообразил, что Орел поехал какой-то своей, малоизвестной, дорогой, которая, возможно, на нынешней карте не значится потому, что уже давным-давно заросла лесом.

Наверное, после этого он плюнул бы на все это бессмысленное занятие, запихнул карту в бардачок и больше не вспоминал о Батином рассказе. Но все случилось иначе. И виной тому опять оказалась Нинка.

Ей с каждой минутой все меньше нравилось это путешествие. Она-то, после того как Казан ее с собой позвал, вовсе не рассчитывала, что он всю ночь будет с дедом болтать, в три часа, уже почти засветло, спать уляжется, а утром, едва проснувшись, погонит дальше ехать. Хоть бы потискал немножко, для приличия. В конце концов, если не поднимается, так сказал бы пару добрых слов, которые и кошке приятны… Нет же, сидит насупившись, как сыч, на нее и глаз не поворачивает, карту смотрит, с понтом дела, будто дороги не знает. Может, она ему уже разонравилась? Вчера одно, сегодня другое. Может, она ему просто как шофер потребовалась? Или просто для отмаза от ментов — жена мужа в Москву лечиться везет…