Любовь Рябикина - У каждого свой путь. Книга вторая

Каленин сидел в палатке за столом и со вздохом говорил расположившейся напротив входа Марине:

– Стали жить подозрительно тихо. Ох, не к добру!

Она мысленно согласилась с ним, но ничего не сказала, продолжая внимательно разглядывать в бинокль бредущих крестьян. Со взгорка вновь спускались два осла с хворостом и тот самый крестьянин с цепкими глазами. Она подумал: «Быть может он простой собиратель хвороста, а я подозреваю невесть что. Нервы видно шалить начали». И все же присмотрелась к дехканину. Что-то было в нем не то. Он поднял руки, поправляя поклажу, и она вздрогнула: это были не заскорузлые руки крестьянина с въевшейся в кожу грязью. Даже ногти были чистыми. Степанова насторожилась, но ничего не стала говорить старшему лейтенанту.

Обычно, после затишья в джуму, духи активизировали действия на следующий день. Но и в субботу ничего не произошло. Касем старался притупить бдительность советских тишиной и покоем. Хотел, чтобы они расслабились. Вместо этого, сам того не подозревая, посеял у шурави подозрения.

Подполковник Рябинин возвращался из штаба, когда по руке что-то сильно ударило. Первая мысль была – кто-то швырнул камнем. Он охнул, затряс кистью. Автоматически посмотрел под ноги и увидел сплющившуюся о камень пулю. Это она ударила его. Не раздумывая, упал в пыль. Вторая пуля просвистела над головой. Подполковник откатился за камень. Один из солдат, шедших вместе с ним, крикнул:

– Товарищ подполковник, этот гад в зеленке у дороги сидит! Разрешите?..

Рябинин махнул рукой:

– Давай!

Два автомата заговорили разом. От кустарника вниз посыпались веточки и листочки, скошенные пулями. Раздался короткий вскрик. Из-за куста выскочил афганец в длинной белой рубахе. Оружия в его руках не было. Прижимая правую раненую руку к себе, он попытался добежать до ближнего дувала. Солдаты кинулись наперерез. Через пару минут они приволокли стрелявшего духа. Блестящие темные глаза со злым сожалением смотрели на полковника. Афганец что-то прошипел на пушту. Подполковник и без переводчика понял, что дух сожалеет о промахе. Тяжело вздохнул и махнул ушибленной рукой:

– В штаб его!

В течение всей этой недели повторялась одна и та же картина: погонщик останавливал ослов на средине моста, поправлял поклажу и шел дальше. На восьмой день животные сами остановились на мосту. Отставший метров на десять погонщик подбежал к ним, виновато улыбаясь советским солдатам: дескать, замешкался, но ослов одобрительно похлопал и погладил по холкам.

Марина это видела и запомнила. Она аж вздрогнула, увидев происходящее на средине моста. Опыт подсказал, что все эти походы с хворостом и остановки были неспроста. Духи к чему-то готовились. Они недаром убаюкивали тишиной советский пост. Вечером поделилась переживаниями со старшим лейтенантом:

– Володя, духи что-то затевают. Заметил, сегодня ослы на средине сами остановились? Неспроста этот тип каждый день по мосту шастает. И руки у него не крестьянские, под ногтями грязи нет. Что-то будет. Следи внимательнее, особенно ночью. Ребят предупреди.

Каленин согласился:

– Я и сам так думаю. И руки его я заметил. Задержать бы этого мужика, да проверить его вязанку. Узнать, кто он. Только, думаю, там ничего нет, и родственников у него тут окажется целая куча. А на нас сразу же косо смотреть будут: русские мирных крестьян за душманов приняли. Нельзя нам всех подозревать.

На посту не предполагали, что этих двух ослов уже приучили к звукам автоматных очередей. Каждый день, высоко в горах, их пускали по тропе и начинали палить со всех сторон из автоматов. Теперь животные не реагировали на выстрелы. Бен Ладен иногда задумчиво наблюдал за этими «учениями».

Дорога мешала его планам. Русские сумели завоевать доверие в кишлаках и теперь старейшины кое-где поднимали народ для обороны и не пускали к себе моджахедов. Шурави делились с населением нищей страны мукой и продовольствием. Дехкане начали ценить это. Мост следовало уничтожить, а затем наказать тех, кто предал Аллаха. Усама мечтал сам ворваться в кишлаки во главе отряда и вершить суд, но коммерческие дела требовали его присутствия в Пакистане. Он с сожалением отправился в Пешавар, приказав Касему уничтожить ненавистный мост. Оставил для его людей большую партию героина «для наибольшей храбрости».

Закатное солнце опалило багрянцем скалистую кромку дальней горной гряды. В ущелье, разинутой пастью подступавшем справа к мосту, рассеянно блуждали холодные сумерки. Марине показалось, что воздух насыщен угрозой. Легкие пряди тумана, повисшие над рекой, были похожи на не развеявшийся пороховой дым.