Андрей Воронин - Тайна Леонардо

Он как раз размышлял над тем, как бы это поделикатнее послать уважаемого Петра Ивановича к чертовой матери, когда тот заговорил снова. "Я вижу, ты считаешь меня психом, – сказал он спокойно. – Во-первых, ты ошибаешься, а во-вторых, где ты видел, чтобы так называемые "нормальные" сделали хоть что-то стоящее?. С их "нормальной" точки зрения, ты, между прочим, тоже псих, да еще какой! Недаром для тебя в этом занюханном городишке работы нет. И не будет, не надейся, потому что ты такой, каков ты есть. В ОМОН тебя не возьмут по состоянию здоровья, в армию тоже, а без адреналина ты жить не можешь, я же вижу. Ну, скажи, что тебе терять? На что ты рассчитываешь, чего ждешь? Пока Сало тебе "тэтэшник" в руку вложит и пошлет на рынок? Тоже мне, карьера... Сядешь в два счета, и притом ни за что. А я тебе предлагаю настоящее дело. Ну?"

Все это были, конечно, слова, но слова правильные. Павел и сам так думал бессонными ночами, когда голова раскалывалась от боли и хотелось кого-нибудь убить – не за что-то и не ради чего-то, а просто так, от ненависти к тому полурастительному существованию, которое он теперь вел. Терять ему действительно было нечего, кроме квартиры, которая, если честно, успела осточертеть ему хуже горькой редьки. Когда сидишь круглые сутки в четырех стенах, потому что тебе некуда пойти и нечем заняться, даже дворец очень быстро превращается в тюрьму, в ненавистный застенок. Что уж говорить о двухкомнатной "хрущобе", давно нуждающейся в ремонте, который не на что сделать!

Короче говоря, Паша согласился, хотя и не сразу. После этого его познакомили с "коллегами", как их называл Петр Иванович, и посвятили в план предстоящей операции. План этот выглядел далеко не таким безумным, как могло показаться, – конечно, при том условии, что каждый из его новых "коллег" был именно тем, за кого себя выдавал. Времена узкой специализации наступили уже давно и, кажется, не думали кончаться. Петр Иванович это учел и подобрал команду в полном соответствии с требованиями эпохи. Каждый умел делать что-то одно, но зато умел хорошо, как никто, и каждый отвечал за свой участок работы. Ограбление планировалось, как секретная операция войсковой разведки, и это очень понравилось Недосекину. Все-таки Петр Иванович был правильный мужик; чувствовалось, что в недавнем прошлом он, как и Паша, носил камуфляж и погоны, только на погонах этих красовались не лычки, как у Недосекина, а офицерские звезды, о размере и количестве которых оставалось только догадываться.

Назвали Паше и сумму, на которую он мог рассчитывать в случае успеха. Сумма оказалась такой, что ради нее действительно стоило рискнуть. Поэтому Недосекин послал к черту последние сомнения и с головой окунулся в подготовку к налету, тем более что его обязанности были не слишком сложными. Он был, по словам Петра Ивановича, "стрелок на подхвате", и подготовка его заключалась в основном в изучении поэтажных планов музея и тренировках с новым для него оружием – пневматическим ружьем, которое стреляло не пульками и не шариками, а специальными дротиками, вроде тех, с помощью которых добывают крупных хищников для зоопарков и отлавливают бродячих собак.

Петр Иванович не торопился. До назначенного дня оставалось больше месяца, когда Павлу опять позвонил Сало и предложил встретиться в "Веселой вобле". Он сказал, что дело очень важное, и Павел, который вовсе не горел желанием снова увидеться с этим уголовником, был вынужден согласиться. В конце концов, это Сало познакомил его с Петром Ивановичем, помог вернуться к настоящей, полной напряжения и риска, истинно мужской жизни...

Сало не стал долго ходить вокруг да около, а сразу выложил карты на стол. У него было к Павлу деловое предложение – так, по крайней мере, он это назвал. Сало предложил Недосекину работу – разовую, но очень хорошо оплачиваемую – и выдал аванс в размере пяти тысяч американских долларов. За успешное выполнение работы ему было обещано еще десять, и Сало не стал скрывать, что отказ или неудача также не останутся без соответствующего "вознаграждения". "Такой расклад, братан, – объяснил Сало, – что деваться тебе некуда. Меня в угол зажали, а я, видишь, тебя зажимаю. Короче, если не сделаешь, что у тебя просят, или капнешь кому, тебе не жить. По-любому не жить, понял? Я тебя не пугаю, я тебе дело толкую, как оно все в натуре случится, если станешь вести себя как баран".

Пораскинув мозгами, Павел пришел к выводу, что быть бараном ему нет никакого резона. Здесь, на гражданке, были свои законы, совсем не те, что на войне, и Недосекин давно понял, что лучше им подчиниться. Иначе его очень быстро затопчут. Плетью обуха не перешибешь, и кодекс чести, утверждающий, что бегство позорно, не работает, когда на тебя с ревом и лязгом мчится тепловоз... Надо просто блюсти собственную выгоду, заботясь о том, чтобы тебе ничего за это не было, и только при этом условии ты станешь хозяином жизни.