Андрей Воронин - Тайна Леонардо

– Только после нашего с вами вчерашнего разговора я начала понимать, – продолжала между тем Валерия Захаровна, – какой это двуличный, лживый тип. Представьте себе, когда мы договорились наконец об операции, он пообещал раздобыть, как он выразился, репродукцию получше! Ха, репродукцию! Теперь я понимаю, что это была за репродукция!

– Но зачем ему это? – спросила Ирина.

– Это же маньяк! – воскликнула Валерия Захаровна. – Неужели вы не понимаете? Он сам не раз говорил мне, что завидует известным живописцам – Леонардо, например. Дескать, их творения, кое-как намалеванные кистью на куске грубой ткани, живут в веках, а его шедевры, на создание которых ушло куда больше сил, энергии и таланта, видите ли, недолговечны... Это же очевидно! Прооперировав меня, он скопировал одно из известнейших полотен да Винчи, а теперь для полноты удовольствия ему надо, чтобы никто на всем белом свете больше никогда не увидел оригинал. Как будто его и не было, как будто мое лицо – не копия, а вот именно шедевр, единственный и неповторимый... Я, конечно, не прочь лишний раз подчеркнуть свою индивидуальность, но, милочка, не такой ценой!

Прошло около получаса, прежде чем они въехали в какой-то дачный поселок. Фары джипа осторожно ощупывали бледными лучами дорогу, оказавшуюся неожиданно ровной и гладкой; справа и слева возвышались кирпичные заборы, над которыми в сгущающихся декабрьских сумерках горели редкие окна. Наконец водитель Гена притормозил перед глухими железными воротами. Фары осветили гладкий, высотой в полтора человеческих роста кирпичный забор, верх которого был утыкан битым бутылочным стеклом. Валерия Захаровна вынула из кармана какой-то предмет, вдавила большим пальцем кнопку, и створки ворот начали плавно расходиться в стороны.

– Ого, – подавляя нервную дрожь, сказала Ирина.

– Да, денег у этого подонка куры не клюют, – согласилась Валерия Захаровна.

Просторный заснеженный двор с темной полосой подъездной дорожки был темен и пуст, в доме тоже не светилось ни одно окно.

– По-моему, его нет дома, – сказала Ирина.

Все это выглядело очень странно; еще вчера она ни за что бы не подумала, что эта история может кончиться вот так – с бухты-барахты, в одночасье и при непосредственном участии взбалмошной олигархини, как две капли воды похожей на мадонну с украденной картины.

– Я догадываюсь, где он может быть, – сказала Валерия Захаровна тоном, который не сулил хозяину этого дома ничего хорошего. – Не смущайтесь, милочка. Он сам неоднократно предлагал мне чувствовать себя как дома. Вы же видите, мы даже ничего не взламываем...

Повинуясь еще одному нажатию кнопки, начали подниматься пластинчатые ворота гаража. Позади раздался металлический лязг; Ирина вздрогнула и обернулась, но это всего-навсего автоматически закрылись ворота, которые вели на улицу.

Не дожидаясь, пока железный занавес поднимется до конца, водитель Гена одним уверенным рывком загнал джип в гараж. Он выбрался из кабины с электрическим фонарем в руке. Светя себе под ноги, Гена подошел к воротам, чем-то щелкнул, и те с негромким рокотом поползли вниз.

– Выходим, милочка, – сказала Валерия Захаровна. – Видите, где свет? Надо заглянуть туда. Он почти наверняка у себя в подвале.

Ирина уже увидела полоску электрического света, падавшую из приоткрытой двери в углу гаража. За дверью виднелся косой бетонный потолок и небольшой участок кирпичной стены. Уверенно стуча каблуками по бетону, Валерия Захаровна направилась на свет, и Ирине ничего не оставалось, как последовать за ней.

На пороге она остановилась.

– А... Гена? – спросила она у обернувшейся Валерии Захаровны, заметив, что водитель остался возле машины.

– Гена побудет здесь, наверху, – прозвучало в ответ. – Там он нам ни к чему. Думаю, мы сумеем разобраться сами.

Они спустились по крутой узкой лестнице в подвал, прошли через массивную железную дверь, миновали какое-то неосвещенное помещение, где на столе в углу таинственно и мрачно поблескивал пыльным экраном старый переносной телевизор, и вошли в квадратную комнату с низким бетонным потолком и грубо оштукатуренными стенами. Комната была ярко освещена бестеневой хирургической лампой, висевшей прямо над установленным посередине старым, накрытым зеленой больничной клеенкой кухонным столом. Позади стола, наполовину скрытая им, виднелась раздвижная алюминиевая тренога, на которой Ирина с замиранием сердца увидела картину. Она была повернута к ней задником, так что видны были только старый, потемневший от времени холст, коричневое дерево подрамника да тыльная сторона рамы, однако возраст холста и знакомый размер картины заставили сердце Ирины забиться чаще.