Сергей Нуртазин - Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть!

– И то верно, сколько можно у Хулхуты топтаться, – отозвался голос из-под плащ-палаток. – И вы, бойцы, у входа не топчитесь. Проходите, грейтесь.

Командир роты ушел, Николай и Гришка нырнули под навес. В землянке было тепло. Посередине горел небольшой костер, над которым висел закопченный котелок с водой. У костра сгрудились красноармейцы. Старший из них, дюжий старшина лет сорока, с припорошенными сединой висками, морщинистым лбом, первым протянул руку.

– Афанасьев Тимофей, на данный момент старший разведывательной группы.

Селиванов пожал руку.

– Селиванов Николай.

За ним последовал Гришка.

– Вострецов Григорий.

Бойцы один за другим протягивали руки. Широколицего калмыка с фамилией Манджиев звали Санджи, симпатичного большеносого уроженца Дагестана – Саидом Магомедовым, худощавый татарин представился Файзуллиным Ринатом. Последним протянул руку смуглый казах с оттопыренными ушами и хитроватым прищуром небольших глаз.

– Меня Аманжолом зовут, а старшина мине Кузя говорит, потому что моя фамилия Кузенбаев. На Санджи Саня говорит, а мине ему Апоня говорить не дает, ругает.

Афанасьев махнул на него рукой.

– Будет тебе, балабол, язык без костей.

Кузенбаев не унимался.

– Вы где до штрапной роты был?

Селиванов и Вострецов переглянулись. Говорить про разведшколу не стоило, поэтому Селиванов ответил:

– В тридцать четвертой гвардейской стрелковой дивизии.

Аманжол уважительно произнес:

– Уу-у. Знащит, десантник бил?

– Десантники.

– На парашют с самолета прыгал?

– Прыгали.

– А я на самолет летал. Короший у мине самолет бил. Мотор звер. А я летчик короший бил. Сам товарыш Иосип Сталин меня много прям знал, – Кузенбаев подвинулся, приглашая Селиванова сесть рядом. Селиванов сел, протянул руки к огню. Тепло лизнуло пальцы, согрело замерзшие ладони. Истома поползла по всему телу. Кузенбаев снял ушанку, оголяя ежик черных волос, шмыгнул носом, продолжил рассказ.

– Мине мат письмо из аул писал, Аманжол, приезжай, кошара крыша делать нада. Я товарыш Сталин телепон звонил, сказал, Иосип Бесарионыш, так, так, мине на дом нада. Он мине говорит: «Товариш Кузенбаев, как я без вас буду? Немеский самалет обнаглел сапсем. Ты, Аманжол, десять самалет сбивай и лети кошара делай». Я десять немес сбил, аул, где Гурьев, пирилител, кошара крыша стал делат. Немного остался, телепон мине звонит. Ой, бой! Моя апашка-мамашка мине киричит: «Аманжол, в самалет телепон звонит». Я бежал, турупка биру, слушаю, товарыш Сталин там мине говорит: «Аманжол, твой помыш нужна. Немес на Москва сапсем рядом подошел, кремл бомбит хошет».

Селиванов слушал внимательно, но заметил, что остальные слушатели, кроме Гришки, едва сдерживают смех, однако решил дослушать рассказ до конца.

– Я мотор заводил, самолет сел, на Москва быстра полетел. Пирилетел, посмотрел туда-сюда, немеский самолет нет. Я облака залетел, мотор выключал, сижу, жду, папирос курю. Пять папирос курил, смотрел, летит. Ой, бой! Десять, почти двадцать штук. Я немножко ждал, пока мимо лететь будут, из облака вышел и сзади их всех пулеметом пострелял. Все перебил, товариш Сталин звону: «Иосип Бесарионыш, ваше задание выполнял!» Он мине говорит, большой спасибо тебе, товариш Кузенбаев, Москва спасена, можете лететь, кошара дальше делать».

Вот так.

Селиванов улыбнулся, положил ладонь на плечо Кузенбаева.

– По-моему, ты, браток, брешешь.

Все рассмеялись.

Афанасьев ткнул Кузенбаева кулаком в бок.

– Вот пустомеля!

Кузенбаев ойкнул от неожиданности.

– Ээ-э, какой пустомеля. Я, как казахский герой Алдар-Косе, шутка люблю. Бес шутка воевать плохо. Ты понимаешь?

– Хватит ребятам голову морочить. Не слушайте вы его. Какой с него летчик. Он у нас приврать дюже любит, вот за свой язык и попал в штрафники. Точнее, за письмо… Один из его однополчан-земляков попросил написать письмо домой, так как был малограмотный и почти не умел говорить по-русски. Наш Кузя и согласился, но ввиду того, что в науках не силен, позвал одного грамотея, а сам взялся переводить. А перевел он так: «Дела хорошо. Отступаем. Если так дальше пойдет, то скоро буду дома»… С помощью грамотея письмо попало в руки политрука, а тот Кузю за его шутки-прибаутки и насмешки не очень любил, считал, что это вредит дисциплине. Может, и правильно считал. В общем, сослался наш Аманжол на свою безграмотность и неточность перевода. Это его и спасло… Но политрук все же добился отправки Кузи в штрафную роту. Не уберегся Аманжол, поймал его политрук, когда он спал на посту.