Борис Майнаев - Тигр в стоге сена

Чабанову показалось несколько высокопарным все, сказанное его собеседником, но он не стал с ним спорить, подумав о том, что по сути сам все время говорит об этом же.

Леонид Федорович, первый раз убив своей рукой человека, стал оправдывать даже то, о чем раньше не мог даже думать без содрогания – убийства, издевательства и насилие. Несмотря на то, что его люди давно занимались этим, он считал себя идейным борцом с советским строем, а Организацию только ступенью к прекрасному будущему всей России. И сейчас, услышав странную оду, оправдывающую любое злодейство простым желанием не подчиняться дурной власти, он даже не заметил этого. Чабанов был рад созвучию чужих мыслей своим, поэтому предпочел сменить тему разговора.

– Сколько вы зарабатывали или получали там, за рубежом?

Приходько рассмеялся.

– Там я владел небольшой антикварной лавкой и в год получал сто – сто десять тысяч долларов дохода.

Чабанов хмыкнул:

– Неплохо для «лавки».

– Ну и здесь, моя семья не бедствовала…

– Я готов дать вам двести тысяч в год, – Леонид Федорович внимательно смотрел на бывшего разведчика, – плюс проценты от прибыли и призовые от удачных операций, которых порой набегает в несколько раз больше годового жалованья.

В глазах Приходько полыхнули искорки и в первое мгновение Чабанов не понял – удовлетворение это было или обида.

– Согласен.

– Тогда сразу же и начнем. – Он достал бумажник, вынул из него несколько фотографий Никитина, снятых в Душанбе, – меня интересует этот человек. Кто он, что делает и почему совсем недавно посетил столицу Таджикистана.

Станислав Николаевич медленно просмотрел снимки и положил их в свой карман:

– Хорошо.

Чабанов достал из кармана куртки пачку стодолларовых ассигнаций и протянул Приходько.

– Это вам на расходы, связанные с заданием. И скажите мне где и в какой валюте вы хотите получать свой заработок?

Станислав Николаевич положил деньги туда же, где уже лежали фотографии.

– Доллары, часть здесь, а часть – на счет, номер которого я передам вам во время нашей следующей встречи.

Они прекрасно поохотились. Приходько стрелял так, что Завалишину и Чабанову стало стыдно за свои промахи, но делал это без всякого азарта и удовольствия. Так же он пил коньяк и ел – спокойно и без видимого удовольствия. Тогда Леонид Федорович, уверенный в своих силах, решил напоить своего нового сотрудника После пятой бутылки коньяка, допитой втроем, генерал Завалишин медленно поднялся и, осторожно ступая, словно боясь расплескать драгоценную жидкость, дошел до кушетки и, не снимая сапог, прилег. Почти тот час раздался его храп.

– Американский балет, практически, можно назвать русским, – все тем же ровными совершенно трезвым голосом Приходько продолжал начатый разговор, словно не заметил, что на одного собутыльника за столом стало меньше. – то, что сегодня в Штатах называется национальной школой хореографии, было создано знаменитым русским балетмейстером Фокиным. Он в девятнадцатом году пересек океан и открыл чуть ли ни первую в Америке балетную школу.

– Ну, – отмахнулся Чабанов открывая новую бутылку, – после этого столько воды утекло. Ведь не скажете же вы, что французский балет наполовину русский, только от того, что в Париже много лет работала дягилевская труппа?

– Здесь тоже есть о чем поспорить. Вклад русских мастеров во французскую школу так велик, что давно стал одним из столпов национального балета. Не забывайте и о том, что почти во всех французских театрах много лет работали русские танцоры. Они успели создать свои школы и вложить свои знания в десятки учеников.

Они еще долго говорили о музыке, живописи и танце. Только, когда за окном начало светлеть, а к пустым бутылкам добавилось еще три, Чабанов понял, что нашел достойного противника.

– Ну, – сказал он, поднимаясь из-за стола, – по последней и спать. Мы оба сегодня славно потрудились.

– И славно отдохнули, – добавил Приходько.

Они выпили. Леонид Федорович пошел спать, а Станислав Николаевич вышел на крыльцо и долго стоял, глядя в предрассветное небо. Он думал о превратностях судьбы, в одночасье превратившей его, перспективного разведчика, сначала в пенсионера, а потом и в члена бандитской группировки. Он был уверен, что время не оставило для него ничего другого. В стране, где сама власть давно превратилась в преступный клан, где с самого начала века царствовали сила и беззаконие, у любого человека было лишь два выбора – работать на банду, утверждающую, что она власть, или самому стать в ряды этой власти. Он, пройдя первый этап, сейчас поднимался до второго.