Степан Кирнос - Восхождение к власти - Падение «ангелов»

Данте разглядел на вертолёте символ – алая звезда, внутри которой восемь чёрных стрел и это вызывало поток радости. Это знак штабной машины, внутри которой, по-видимому, сосредоточен центр наступления или даже может есть человек, отвечающий за командование.

– Наступаем! Это командный вертолёт. Накроем его и сорвём наступление Директории! – криком и взахлёб приказывает Данте.

– Ave Commune! да падёт смерть с небес на врагов народных! – пытаются поднять себе дух десантники.

Игло-пули оказались эффективным средством и ими уничтожены все обычные солдаты Армии Рейха, но Данте всё равно. Под его командой всего пол десятка бойцов, однако капитан окунулся в транс битвы и его манит единственная цель – уничтожить противника и выжить всеми силами при этом. Инициатива на его стороне, однако, чаша битвы поспешила качнуться в иную сторону:

– Мы вас покидаем, – посреди битвы, подобно грому посреди зимнего неба прозвучали слова Комарова.

Данте почувствовал, что его будто ударили мешком с мукой по голове. Нецензурная брань Яго, разливающаяся по эфиру бурной рекой, заглушена воем битвы, залпами орудий и агонией умирающих.

– Ты не можешь этого сделать, Комаров! – Доносится гневный крик Данте.

Капитан оборачивается, но не видит поддержки сзади, только спины уходящих солдат, которые бегом отходят к деревне.

– Нам поступил приказ от полковника. К городу Раддон движутся части Директории Коммун, и мы должны укрепиться.

– Если мы сейчас уничтожим штаб, наступления не будет! – захлёбываясь от гнева, кричит Данте.

– Таков приказ нашего полковника. Если не отступим, враг займёт Раддон. Мы отходим. Конец связи.

Данте почувствовал гнетущее и тоскливое ощущение одиночества, оставленности. Перед ним штаб, как лакомый кусок, желанный трофей, до которого какая-то сотня метров, но в то же время он бесконечно далёк. Расстояние между сторонами готово возгореться от количества пуль, оно сейчас освещено трассами и вспышками автоматов.

– Капитан! Нужно отходить! – кричит один из воинов Данте. – Контрнаступление захлебнулось!

Офицер смотрит вокруг себя и видит, что только его девять ратников остались в строю, сражаясь против десятка десантников. Кто-то сбоку вскрикнул от боли и мгновенно умолк. Восемь против десяти. Огромное количество мертвых, много раненных, чей вопль сильнее гула орудий и мало выживших, ведущих отчаянный бой.

– Нужно отходить!

Ещё один игольный снаряд достал имперца, пробив ему горло. Семь против десяти. В гневе Данте швыряет последнюю гранату, но она не долетает и взрывается прямо перед окопом, окатив грязью и кусками земли десант марая их чистую броню и ярость, чистый ревущий гнев охватил душу капитана. Он готов рвать волосы на голове, однако это не эффективно.

В этот момент в голове Данте промелькнула страшная, жуткая мысль, оказавшаяся на грани паники.

«Это конец крестового похода», – безумная дума заставила Данте опустить автомат. Впервые они встретились с врагом, с которым им не совладать. Бессильная злоба утихает, становясь тлением души, распаляя ноющее отчаяние. Перед ними десант – элитный полк Директории, а не оборванцы из городов, ставших могилой и кладбищем одновременно.

«Мы не справимся… это конец», – эта мысль стала результатом всего дня и Данте это понял. Либеральная Капиталистическая Республика была достойным врагом и существенно замедлила их наступление, но Директория, здесь и сейчас, стала непреодолимой преградой. Да, они у деревни отобьют её наступление, но и дальше не продвинутся, и начнётся позиционная война.

Данте увидел, что на фоне тёмного неба появились машины, ещё одни летательный аппараты, несущие в себе ещё десантников.

– Отходим! – отдал долгожданный приказ Данте, смотря на ладонь, сжимающую серебристый обитель дымовой завеси. – Забирайте раненных и отступаем! Нам не одолеть этих красных ястребов.

Полночь. Штабная столовая.

Мужчина с чёрным волосом и изумрудными зелёными глазами задумчиво смотрит в кружку. Его разум не отпускает мысль о том, что он уже два раза слышал чей-то голос, звучавший будто изнутри него и при этом, каждый раз его накрывало жуткое чувство вины. Каждый раз он не мог понять, что это? Да, несколько дней он полностью отдан войне, но не могла же она так сыграть на его психике? Прилагая все силы он исторгает все мысли из головы, да и речь друга помогает сконцентрироваться на чём-то другом: