Андрей Молчанов - Экспедиция в один конец

А потому грамотно и осмотрительно занимался чекист Сенчук фарцовкой и контрабандой, набивая тайники и сберкнижки денежной массой, не брезговал взятками от надежных людей за свою протекцию при зачислении в экипаж и держал всю команду, включая капитана, в прочной и жесткой узде. Правда, кэп на "Скрябине" попался несговорчивый и своенравный, выказывая откровенное презрение и даже гадливость к полномочному посланцу доблестных органов, в сталинскую пору казнивших его безвинных родителей. Да и вообще не заладилось у Сенчука с хозяином судна — неразговорчивым, замкнутым и принципиальным донельзя! Холодная и неприступная стена отчуждения стояла между ними, и, зная о ней, капитаном возведенной, смелели и матросики, дерзили всемогущему Сенчуку, а уж ученые хмыри и командный состав вовсе не брали в расчет своего куратора, и приходилось тому юлить и подлаживаться, а что деятельности осведомителей касалось, соблюдавших свои обязанности спустя рукава и пошедших на вербовку от безысходности, — то и мудрить, сочиняя липу в отчетах, рапортах и справках.

Не заладилось у него на "Скрябине", неудачным оказалось судно, резко отличаясь от ему подобных — тоже якобы научных, но предназначенных для целей разведывательных, с командой из военных моряков в штатском и целой боевой частью, составленной из сослуживцев Сенчука. А тут и команда забулдыжная, из отщепенцев портовых, всего два молодых лейтенанта КГБ в помощниках, да и контингент ученый не чета торговым морячкам, кто в море с простой и ясной целью шел — заработать. С той же, впрочем, что и он, Сенчук. А все эти океанологи и физики не столько за зарплату трудились и заграничные шмотки, сколько радели за свои научные идеи и проекты, а потому мыслили в направлениях непредсказуемых, малопонятных и вообще до опасного широко. И у каждого в мозгах наверняка таилась позволительная лишь чекистскому закаленному сознанию ересь, как не без основания Сенчук подозревал. В общем, самый натуральный спецконтингент, только и жди подлянки!

И дождался — самой что ни на есть конкретной, прямо и злобно на ущерб государственных интересов направленной!

Хорошо, донес‑таки стукачок–патриот об одном неблагонадежном ихтиологе, по пьянке высказавшемся остро–критически о родимой Советской власти и посмевшем уважительно посетовать на благополучие ученого корпуса США.

От такого сообщения встали остатки волос на полысевшей голове Сенчука наэлектризованным дыбом, ибо через два дня надлежало судну швартоваться в порту Балтимора, и принял он своей властью жесткое решение: запереть знатока селедок и каракатиц в каюте, на берег не выпуская. Что, вопреки возмущенным протестам политически недозревшего капитана, и исполнил.

Однако на третий день ареста закосил ихтиолог под больного, на свежий воздух попросился, а как очутился на палубе, сразу же сиганул через леера в воду, благо катер пограничной охраны США рядом болтался.

Сенчук, не раздумывая, прыгнул следом за беглецом, и через считанные минуты их подняли на палубу вражеского судна.

Ихтиолог тут же заголосил о политическом убежище, американцы, благосклонно ему внимая, кивали, а Сенчук, чувствуя, что карьере наступает конец, вспоминал о заветных тайничках со сторублевками и золотишком. И вдруг пришло к нему в голову парадоксальное разрешение безвыходной, казалось бы, ситуации.

Не вступая с ихтиологом в дебаты, взял он за пуговицу ответственного офицера, отвел его в сторонку и с доверительным смешком сообщил, что имеют уважаемые американские господа дело с сумасшедшим, который сейчас убежища просит, а завтра заявит, будто его сами пограничники с судна и похитили. А потому зачем офицеру выставлять себя на посмешище, ввязываясь в сомнительную заваруху из‑за какого‑то свихнувшегося идиота, тем более в Америке и без того разномастных чудиков, от которых ни толку ни проку, в избытке? Куда лучше возвратить больного человека под замок, а за помощь в такого рода возвращении он, Сенчук, готов из чувства глубокого дружеского расположения презентовать пограничной охране ящик великолепной "Посольской" водки. Целых двадцать литровых бутылок!

Убеждал Сенчук вражеского офицера спокойно и по–свойски, не заискивая и голоса не повышая, снисходительно посматривая в сторону рубки, куда забился предатель, истошно голося что‑то о кознях КГБ и о своей неминуемой погибели в застенках этой кошмарной организации, если не возьмет его под защиту правительство США.