Андрей Воронин - Фаянсовый череп

Седеть он начал еще раньше, где-то после тридцати, и к пятидесяти годам его волосы окончательно обесцветились, хотя все еще оставались густыми и жесткими. Контактных линз Владислав Андреевич не признавал, упрямо продолжая повсюду таскать с собой очки для чтения в старомодном пластиковом футляре. Одевался он дорого и строго и ездил на неизменном шестисотом “мерседесе”, который с течением времени перестал восприниматься окружающими как признак сумасшедшего богатства, уступив пальму первенства “роллс-ройсам”, “бентли” и “кадиллакам”. Тем не менее это была машина, которая полностью устраивала Владислава Андреевича: комфортная, надежная, скоростная, не слишком бросающаяся в глаза и при этом достаточно просторная, чтобы вместить в себя его большое, тяжелое тело. Школьников всегда управлял машиной сам, не передоверяя этого посторонним людям: во-первых, потому, что сам процесс до сих пор доставлял ему удовольствие, а во-вторых, потому, что доверять кому бы то ни было он считал непростительной глупостью.

В молодости Владислав Андреевич прошел отличную выучку сначала в райкоме ВЛКСМ, а затем и в партийных органах. К настоящей власти он так и не пробился, но полученные в юности навыки подковерной борьбы весьма пригодились ему в бизнесе: интриги конкурентов и нечистых на руку партнеров он видел во всех подробностях раньше, чем они начинали претворяться в жизнь. И не только видел, но и пресекал, выбирая меру пресечения по собственному усмотрению: мог просто пожурить, мог одним движением руки сбросить на самое дно зловонной финансовой пропасти, откуда не было возврата, а мог и сказать пару слов кому следует. После этого не понравившийся Владиславу Андреевичу человек просто исчезал, и дело о его исчезновении неизменно превращалось в очередную безнадежную милицейскую “висячку”.

При этом Владислав Андреевич Школьников никогда не стремился откусить больше, чем могло поместиться у него во рту, и бизнес, которым он занимался, процентов на девяносто пять был легальным, как смена времен года, и законным, как уплата налогов. Объяснялась такая странная приверженность к соблюдению закона очень просто: Владислав Андреевич был одинок, далеко не молод и не верил в то, что банковский счет пригодится ему в загробной жизни. Он зарабатывал ровно столько, сколько было нужно, чтобы вообще не думать о деньгах – иногда чуть больше, иногда чуть меньше, – и вовсе не стремился менять существующее положение. Он жил в свое удовольствие, а сверхприбыли в его случае означали только сверхвыплаты бывшей жене, которая и после развода продолжала умело и со вкусом пить из Владислава Андреевича кровь. Он не переживал по этому поводу: за ошибки молодости всегда приходится расплачиваться в зрелом возрасте, но надрываться и рисковать только ради того, чтобы эта безмозглая стареющая стерва купалась в роскоши и содержала на его деньги молодых жеребцов, Владислав Андреевич не собирался.

Пару лет назад у Школьникова внезапно возникла очередная проблема с родственниками: откуда ни возьмись объявился племянник. Собственно, Вадим Севрук состоял с Владиславом Андреевичем в таком дальнем родстве, что назвать его племянником можно было только условно: он приходился сыном троюродной сестре Владислава Андреевича, с которой тот в юности был весьма дружен. Дружба их в те золотые дни зашла настолько далеко, что родители запретили им видеться. В последнее время Владислав Андреевич почему-то часто вспоминал нежную кареглазую Машу, с невольным раздражением думая о том, что, не окажись их родители такими твердолобыми, его судьба могла бы сложиться совсем иначе. Нет, в самом деле, разве можно говорить об инцесте, когда речь идет о троюродных брате и сестре! Ели уж на то пошло, то все люди на свете в какой-то степени родственники.

С тех пор утекло очень много воды. Жизнь сложилась так, что со временем Владислав Андреевич совсем потерял из виду свою первую любовь. Он знал о ней только то, что она вышла за муж за военного и, кажется, уехала с ним куда-то на Дальний Восток. Весточек от нее Школьников не получал, и это было, по его разумению, вполне естественно. И вот – племянник…

Все получилось как в дешевой мелодраме. Вадим приехал с письмом от Марии. Письмо оказалось первым и последним: Маша писала, что умирает от рака. Муж ее, морской летчик Севрук, оказывается, пропал без вести где-то над Тихим океаном еще в девяносто первом году, так что теперь единственный сын Марии остался круглым сиротой.