Андрей Воронин - Груз 200

– Хочешь заработать? – переспросил Иса. – А может, ты из армейской разведки? Обыщите.

Глеба быстро и довольно профессионально вывернули наизнанку и внимательно исследовали то, что из него выпало. Выпало немного: две запасные обоймы, горсть патронов и немного денег. Удостоверение на имя капитана Суворова, бумажка, данная ему Малаховым в качестве билета на самолет, и остальные взятые им в дорогу деньги, завернутые в полиэтиленовый пакет, лежали под камнем километрах в тридцати севернее этого места.

– Ладно, – сказал Глеб, когда его перестали трясти и хлопать по чем попало, – признаюсь. Моя фамилия Штирлиц, я советский разведчик, внедренный в ряды НСДАП двадцать лет назад… Эй, парень, убери-ка оттуда свои лапы. Ты что, голубой?

– Не шути, приятель, – сказал Иса, рассовывая по карманам патроны и деньги. – Со смертью не шутят.

– Вот что, – заявил Глеб, опуская руки и независимо засовывая их в карманы. – Мне эти ваши тонкости до одного места: чем у вас тут шутят, чем не шутят… Я снайпер, ясно? Промаха не даю из любого оружия и на любом расстоянии. Перед отправкой один знакомый посоветовал мне найти Ахмета Долмаева. Сказал, что тот будет рад хорошему стрелку, да и деньгами не обидит. Не знаете, где Ахмета найти? Да мне, честно говоря, наплевать, Ахмет или Махмуд, лишь бы деньги платил. Могу с вами пойти, если хотите.

– Откуда Ахмета знаешь? – резко подавшись вперед, спросил Иса.

Глеб заметил на лицах присутствующих некоторое оживление, только молодой бородач по-прежнему нехорошо сверкал исподлобья черными глазами и нервно тискал автомат своими похожими на грабли ладонями.

– Я же сказал: знакомый посоветовал. Он с Ахметом воевал, пока ему глаз не выбили.

– А, – кивнув, сказал один из бородачей, но Иса повелительным жестом заткнул ему рот. Бородач пожал плечами, вынул из стоявшего у стены ящика банку тушенки и принялся вскрывать ее, ловко орудуя кривым охотничьим ножом.

– Как знакомого зовут? – спросил Иса.

– Серега, – ответил Глеб. – Серега Свисток. Может, слыхал про такого? Я вижу, твой друг слыхал.

Он указал на бородача, сосредоточенно уминавшего тушенку прямо с ножа, и бородач снова кивнул. Ему уже все было ясно, и он потерял к пленнику всякий интерес.

– Какой глаз у Свистка не хватает? – с подвохом спросил Иса.

– Правого глаза у него не хватает, – ответил Глеб, – рабочего. Какой я, говорит, теперь снайпер? И то верно. Надо ж такому случиться! А какой был стрелок! Мы с ним срочную вместе служили.

– Тебя как зовут? – спросил Иса.

Глеб покопался в памяти и отыскал там имя приятеля одноглазого снайпера.

– Алексей, – представился он.

Один из чеченцев что-то горячо заговорил, обращаясь к уминавшему тушенку бородачу. Глеб разобрал несколько раз мелькнувшее в потоке незнакомых слов имя “Алеха”. Бородач опять молча кивнул, не переставая размеренно жевать, и бросил на Глеба заинтересованный взгляд. Иса вслушивался в речь своего подчиненного, повернувшись к пленнику вполоборота. Дослушав до конца, он щелкнул предохранителем и засунул пистолет в кобуру.

«Обалдеть можно, – подумал Глеб. – Вот это и называется „попал пальцем в небо“. Только на кой дьявол мне сдался этот их Ахмет? Эх, узнать бы у них про Судью! Но к Судье у меня, увы, рекомендаций нет. Ни рекомендаций, ни общих знакомых – ничего, кроме одного коротенького мокрого дельца. И не надо обзывать меня циником. Я просто реалист. О чем мне разговаривать с этой сволочью?»

– Отдыхать будем, – сказал Иса. – Ночью пойдем к Ахмету. Там посмотрим, какой ты стрелок.

Остатки витавшего под низким потолком пещеры напряжения рассеялись, даже молодой автоматчик, казалось, немного расслабился и перестал сверлить Глеба яростным взглядом своих похожих на спелые маслины глаз. Боевики стали располагаться на дневку, вслед за плечистым бородачом вскрывая консервные банки. Кто-то с грохотом выволок из ящика самый настоящий, сто лет не виденный Глебом примус и принялся кипятить в солдатском котелке воду, предварительно всыпав туда добрых полпачки чая, кто-то, вынув из кармана мешочек с подозрительной на вид травой, сворачивал самокрутку, что-то бормоча себе в бороду. Глеба накормили, за что он был весьма благодарен. Жуя восхитительные на вкус волокна говядины и перемалывая зубами слегка похрустывающие пластинки и комочки застывшего жира, Глеб вспоминал графа Монте-Кристо, который не желал принимать пищу в доме врага. Человеку, который час назад плотно позавтракал, а полчаса спустя мог не менее плотно и даже роскошно пообедать в хорошем ресторане, было очень легко сохранять гордую осанку и соблюдать кодекс чести. Сюда бы его, подумал Глеб, подчищая донышко банки хлебной коркой. С его деньгами, с его золоченой шпагой и его кодексом чести. Он представил Жана Маре в роли Эдмона Дантеса, сидящего за этим сбитым из занозистых досок грязным столом во фраке и манишке и объясняющего провонявшимся смертью боевикам, что у него нет аппетита, потому что он совсем недавно выпил чашку горячего шоколада с булочкой, и ему стало смешно. Продолжая улыбаться краешками губ, он выпил чашку обжигающего, сильно отдающего березовым веником и отвратительного на вкус пойла, которое хозяева называли чаем, отказался от предложенной сигареты и безропотно дал связать себя по рукам и ногам. Молодой боевик сел в шаге от него в обнимку с автоматом и снова принялся таращиться, как сыч. Некоторое время Глеб для собственного развлечения играл с ним в гляделки, а когда горячий сын Кавказа начал пыхтеть, как закипающий чайник, и наливаться темной кровью, молча отвернулся к стене и заснул. Краем уха он успел услышать, как Иса что-то втолковывает молодому, а потом сон навалился на него, как пуховая перина, разом погасив все звуки.