Андрей Воронин - Панкрат

Поражение Окорока в поединке с Сувориным пошатнуло его авторитет среди ближайшего окружения, и этого он Панкрату не мог простить. Еще несколько раз он пытался взять реванш, но безуспешно, и после этих попыток затаил в душе злобу на “героя”, как он полупрезрительно называл Панкрата. За глаза, конечно.

Суворин внешне не обращал никакого внимания на эту вражду, но внутренне был начеку. Он понимал, что в боевых условиях вряд ли сможет положиться на Окорока, и был почти уверен в том, что, подвернись тому удобный момент — и можно ожидать чего угодно, вплоть до пули в затылок.

Окорок был негласным авторитетом для своих товарищей, молодых выпускников спецшколы, существовавшей при отделе “ноль” и готовившей состав именно для таких подразделений — диверсантов, мастеров шпионажа и тайных операций, гениев непрямого воздействия.

Правда, с точки зрения Панкрата, в отряд попали как раз не лучшие кадры. Так, пушечное мясо.

Их было трое, они были одного года рождения, имели приблизительно одинаковый “рейтинг” в группе. Среди этих троих выделялся парень по прозвищу Хирург, которое ему дали не столько за длинные чувствительные пальцы (тут уместнее было бы — Пианист), сколько за особую склонность к ненужному насилию. Он был единственным из “охотников”, кто собирал уши. Уши чеченов.

Панкрату приходилось сталкиваться с такими людьми, и где-то он, в принципе, мог бы понять Хирурга, если бы у того были хоть какие-то мотивы для собирания подобных трофеев. Но, насколько мог понять Панкрат из рассказов других “охотников”, страсть к коллекционированию ушей возникла у Хирурга без какой бы то ни было особенной причины. У него не погибали на этой войне ни друзья, ни близкие, так что назвать это хотя и извращенной, но все-таки местью нельзя было. Просто ему это нравилось. В характере Хирурга определенно были какие-то психопатические наклонности, которые он до поры, до времени контролировал. Но в бою позволял им проявиться в полной мере.

Среди “охотников” до сих пор еще была на слуху история, происшедшая во время последней диверсионной операции в тылу бандформирований Рашида, когда Хирург разрядил магазин своего “ингрэма” в бросившуюся на него с ножом молодую беременную чеченку. Хладнокровно расстреляв женщину, он так же неторопливо срезал ее уши и сложил их в банку со спиртом, к прочим своим трофеям.

Естественно, что особой приязни к нему никто не испытывал. Но в группе не принято было давать волю чувствам, и к Хирургу старались относиться по большей мере нейтрально — даже Абатадзе, который сам любил “перегнуть палку”.

В одной компании с Окороком и Хирургом держались похожие, словно близнецы, Игорь Ячнев и Денис Малахов. Пика почему-то обзывал их “педерастами”, но Панкрат не находил никаких видимых подтверждений его словам.

У Ячнева было прозвище Дикий, которое он получил вполне заслуженно. “Увидишь его в бою — поймешь, — как-то сказал Дед. — У викингов таких называли берсерками. Как боец он крут”.

Дениса Малахова прозвали Пулей. Мастер стрельбы по-македонски и “качанию маятника”, он несколько отличался от прочих в окружении Окорока. У него был открытый честный взгляд, и казалось странным то, что он затесался в “свиту” подрывника. “Первое впечатление обманчиво, — сказал Пика, когда Панкрат поделился с ним своими соображениями насчет Малахова. — У парня крыша съехала на бабах. В детстве, видно, дрочил слишком много. Он всех чеченок в пределах досягаемости трахает, не побрезгует и малолетками. В этом они с Окороком одинаковы”.

Суворин понимающе покачал головой в ответ, подумав, что, благодаря Окороку, с этой четверкой у него еще будут проблемы.

Настроения эта мысль не поднимала.

Через полторы недели Алексеев сообщил, что группе следует готовиться к выступлению в самое ближайшее время. По данным разведки, отряд Исхаламова, потеряв изрядное количество людей, отступает к своей базе-укрытию в горах, чтобы отсидеться, зализать раны и набрать новых добровольцев. На полпути к укрытию “охотникам” предстояло этот отряд перехватить и, не вступая в прямой конфликт, выкрасть Исхаламова. Или же уничтожить, но в самой безвыходной ситуации.

К тому времени Панкрат уже успел освоиться и привыкнуть к своему новому оружию. Он пристрелял и “ингрэм”, и “беретту” и теперь ощущал это оружие как продолжение собственного тела, например, как часть руки, способную доставать гораздо дальше.