Андрей Воронин - Слепой стреляет без промаха

– Скажешь, скажешь, – воскликнула Ирина и обхватила Глеба за шею.

Она это сделала так быстро и ловко, что Глеб даже не успел опомниться.

– А теперь говори.

– Не так давно я был в лесу.

– Говори дальше.

– Это было не очень приятное путешествие.

– Ты был один? – женщина заглянула в глаза мужчине.

– Да, я был один, – не отводя глаз, признался Глеб.

– Это уже лучше. Что ты делал в лесу?

– Я гулял, собирал грибы.

– Врешь. Я вижу по глазам. Когда ты меня обманываешь, у тебя сужаются зрачки.

– Это полная ерунда. Зрачки сужаются не потому, что я вру, а потому, что ты придвигаешься или отодвигаешься от меня. И зрачок реагирует на количество света. Он то сужается, то расширяется.

– Какой ты умный, даже неприятно. Хотела тебя уличить, даже признак нашла, а ты все так легко опроверг.

Глеб расхохотался. Он усадил Ирину на колени, обнял, прижал к себе.

– Давай об этом не будем. Это не очень приятный разговор.

И тут Ирина, уже в который раз за эту ночь и утро, вспомнила о тугой повязке на его плече.

– Ты не хочешь вспоминать из-за этого? – она легко, подушечками пальцев коснулась плеча Глеба.

– И из-за этого тоже.

– Ладно, не рассказывай, – сказала женщина, – я вижу, тебе это неприятно.

– Да, удовольствия это мне не доставляет никакого.

– Давай тогда в лес не пойдем. Давай съездим к моей маме, тем более, она очень обрадуется, увидев тебя, Федор.

Глеб задумался. Он принялся помешивать крепко заваренный чай в тонкой, почти прозрачной чашке. Ложечка звякала, а он смотрел, как закручивается темно-янтарная жидкость. Затем отряхнул ложечку и положил ее на блюдце.

– Ты ничем не расстроен, Федор? – спросила Ирина, заглядывая ему в глаза.

– Нет, я ничем не расстроен. Хотя мне все надоело.

– Что все? – напряглась женщина – Это не относится к тебе, дорогая, – сказал Глеб и поцеловал Ирину в шею.

– Я сам надоел себе – Как это, Федор?

– Это долго объяснять и, может быть, когда-нибудь я тебе обо всем расскажу.

– А почему ты не хочешь рассказать мне об этом прямо сейчас? У нас много свободного времени, я тебя выслушаю.

– В другой раз, Ирина. Ладно?

Он смотрел на женщину каким-то настолько грустным и беззащитным взглядом, что сердце Ирины сжалось. Она провела ладонью по волосам Глеба, она погладила его так, как женщина может гладить только своего любимого ребенка. И Глеб в этот момент вспомнил руки своей матери.

Она умерла рано, когда ему было семь лет. Но он помнил прикосновение ее пальцев так отчетливо, словно это было вчера, словно это было час назад. Он помнил, что от рук матери исходил едва различимый запах цветочного Мыла и табака. Его мать до самого последнего дня курила «Беломор». Она пережила блокаду в Ленинграде, и Глеб помнил, как трепетно она относилась к хлебу. И он подумал, что, скорее всего, мать назвала его Глебом из-за хлеба Его сердце дрогнуло. Ему показалось, что пальцы матери вновь и вновь прикасаются к нему.

«Боже, если бы она меня сейчас увидела! – подумал мужчина. – Она никогда бы не узнала, что перед ней ее родной сын».

И Глеб прижал ладони Ирины к своему лицу, уткнулся в них так, как когда-то в детстве в тяжелые минуты своей жизни прятал лицо в ладони матери, Ирина почувствовала, что на душе мужчины творится что-то неладное.

– Что с тобой? – она попыталась отвести свои ладони, но Глеб крепко прижимал их к лицу.

Затем он отпустил руки. Ирина отняла свои ладони и увидела, что по щекам Глеба текут слезы.

– Господи, что с тобой? Прости меня, прости… Я не хотела… Извини, я больше не буду ни о чем у тебя спрашивать. Глупая женщина… Понимаешь, я очень любопытна и еще к тому же ужасно ревнива. Ты, наверное, не знаешь об этом. Я обычно скрываю это свое чувство, но я очень ревнива.

– Для ревности нет оснований, – мягко и задумчиво произнес Глеб. – Абсолютно никаких оснований, поверь мне, Ирина, я честен перед тобой.

Женщина нежно сжала виски Глеба своими теплыми ладонями и так же нежно поцеловала его во влажные глаза. Душа Глеба сжалась, он взял Ирину на руки, прижал к себе и легко, словно бы она ничего не весила, закружил по гостиной, а затем спокойно понес в спальню, положил на постель и принялся одну за другой расстегивать перламутровые пуговицы ее шелкового халата. Ирина лежала, закрыв глаза, касаясь кончиками пальцев лица Глеба.

Придя утром на работу, полковник Соловьев быстро просмотрел бумаги, лежащие на его рабочем столе, затем запросил сводку по Питеру. Он получил документы незамедлительно. Из всего перечня преступлений и правонарушений его интересовало только два. О них была довольно скупая информация: шесть трупов на даче под Питером и два трупа в квартире на Фонтанке. Один из убитых в квартире – рецидивист по кличке Цыган, второй – его охранник по фамилии Иванов, шестьдесят второго года рождения, бывший десантник из Афгана.