Сергей Богачев - Донецкие повести (сборник)

Мдивани отличался от многих своих земляков. Нет, он тоже был очень хитёр и не лишён красноречия. Но ещё в молодости понял, что авторитет и умение жестко держать слово стоят дороже и принесут куда больше дивидендов, чем быстрые одноразовые выгоды.

– Я не понимаю, как они его там держат? За что? У него связи? Покровители? Да какое мне дело! – невысокий грузин с зачёсанными назад волосами чем-то напоминал Денни Де Вито, только совершенно другой, колкий, взгляд сверлил собеседника. Со стороны могло бы показаться, что Бальцерович слегка провинился, а Мдивани его эмоционально отчитывает. За долгие годы общения с Шалвой Михаил Евгеньевич изучил его манеру поведения. Этот вулкан нужно было переждать, дать ему выпустить пар и только потом возвращаться к сути вопроса.

Ещё некоторое время Мдивани рассуждал о том, насколько глубока заноза по фамилии Селиванов, но затем всё-таки пришёл к заключению, что в данный момент сам он удалить её не может.

– Шалва, а если я предложу тебе избавиться от Селиванова, ты мне пособишь людьми? Собственно, есть одна схема. И нам нужно будет только немного помочь, а дальше те, кому положено, всё сделают сами, и он получит по заслугам, нам даже руки не нужно будет марать.

– Для чего тебе люди? Говори, дорогой! У тебя есть предложения? Будем думать. Говори!

Уже прощаясь, Шалва Давидович давал Бальцеровичу последние наставления:

– Да, и ещё, по телефону операцию со мной не обсуждай ни при каких обстоятельствах, даже иносказательно. Лучше не пожалей времени и денег и сам подскочи. В самом крайнем случае зайдёшь на скайп под новой регистрацией с чужого адреса и компьютера и выйдешь на человечка – сейчас получишь его данные. И в детали нашего дела не вздумай своего приятеля посвящать, переправил груз – и точка, забыл.

– Да понятно, а как иначе? Шалва, по-моему, ты излишне детализируешь, – Бальцерович уже спешил.

– Не торопись, лучше лишний раз уточнить, чем недоговорить. Знаешь, мой опыт показывает, что самое слабое место, где чаще всего всё рвётся, это стыки, на которых всё изначально казалось понятным по умолчанию. Поэтому я стыки всегда перепроверяю и обсуждаю в деталях. Однажды по неопытности стрелу забили на пять часов. Приезжаю – нет никого. А мне уже выставляют предъяву за неявку. Потому что не явился я в пять, а явился в семнадцать – если быть абсолютно точным. И попробуй не согласиться. А мне про пять утра и в голову не пришло, еле-еле всё уладил… Зато на всю жизнь запомнил. Да, и вот ещё что: «дырка» на границе, точнее, на обеих границах – за тобой. Вот теперь, дорогой, всё. Доедешь – позвони, – Мдивани пожал руку и слегка обнял Бальцеровича на прощание.

– Здорово, друг Василий, Черепанов тебя тревожит, если, конечно, ещё помнишь такого, Ольгин однокашник, мы в поезде недавно…

– О! Неужто сам Иван соблаговолил нам позвонить, – перебил его пограничник. – Очень рад тебя слышать, дружище. Мы с Ольгой частенько ту поездку вспоминаем. Олечка, кстати, недавно откопала вашу выпускную фотографию – ты почти не изменился, разве возмужал и поплотнел. Когда в гости заедешь?

– А ты проведать родную Лугань в ближайшие дни часом не собираешься? – на всякий случай уточнил Черепанов.

– Я бы с радостью, да работы на новом месте навалилось по самые-самые. Пока завалы от предшественников не разгребёшь, во все тонкости не въедешь, приходится сидеть на месте. Да и начальство с разными поручениями дёргает по десять раз на день.

– Тогда жди сегодня в гости, – ошарашил нового товарища Иван, – прилечу вечерним рейсом.

– Ну и здорово. Если в аэропорт «Жуляны», то это от нас совсем близко, – обрадовался Василий. Вот Ольге сюрприз, сейчас дам ей задание на приготовление праздничного ужина в честь дорогого гостя.

– Коньяк за мной!

– Разберёмся, адрес записывай.

Иван понимал, что рискует. Поди знай, не является ли случайно его новый знакомый креатурой или другом кого-нибудь из противоположного лагеря. Иван уже хорошо усвоил, что в жизни порой случаются такие совпадения, которые даже предположить невозможно. Один из знакомых, работавших в службе внешней разведки, когда-то обронил фразу, которую Черепанов хорошо запомнил, хотя и не взял на вооружение: «Я никогда не скажу того, что может быть использовано против меня». И всё же Иван верил в то, что разбирается в людях. Ему всегда везло на друзей. Дружбу он в душе считал своим главным капиталом.

…Перед тем, как изложить суть своей просьбы, Черепанов тем не менее сделал маленькую преамбулу: