Александр Тамоников - Смертельный рейс

Кто-то снизу закричал по-русски, угрожал и требовал. Даже деньги предлагали. Но каждый раз, когда бандиты пытались подняться в атаку и прорваться сквозь кордон, начинал говорить пулемет. Антипенко бил короткими очередями, охлаждая пыл нарушителей. Да и те вели себя уже осторожнее. Перемещались перебежками, каждый раз в новом месте. Чувствовалась хорошая военная выучка. А патроны в последнем диске буквально таяли. Сейчас придется браться за карабин, и тогда они все поймут и бросятся, как волки, на добычу. На этот случай есть гранаты. Их по четыре у каждого. Но и у врага есть гранаты, наверняка есть. А подпускать противника на расстояние броска гранаты – это последнее дело.

Пулемет замолчал в тот самый момент, когда на мушке было трое нарушителей. Старшина выругался, перекатился в сторону и сжал цевье карабина. Сейчас должен выстрелить Волков, подумал Антипенко. Его выстрел, а потом сразу я и сменить позицию. Ну же! Стреляй! Но молодой пограничник почему-то медлил. Старшина поднял голову и, присев на одно колено за большим камнем, навел карабин на ближайшего бандита. Выстрел! И тут же две пули врезались в камни над головой, обдав лицо мелким острым крошевом. Старшина упал на спину и, упираясь каблуками, стал передвигаться к соседнему камню. Главное – торопиться, не подпускать на расстояние броска гранаты. Эх, Волков…

Тишина всегда пугает, когда ты ее не ждешь. Неожиданная тишина особенно страшна в бою. Она может означать все что угодно. Что все твои товарищи погибли, что… погиб ты сам. И это небо над головой, эти тучи, эту поникшую ветку березы, сбитую пулей, ты видишь в последний раз…

«Я живой», – приказал сам себе старшина, и рука нащупала гранату в брезентовом мешке на поясе.

– Бросай оружие! Быстро! Руки за голову, ноги врозь!

Знакомые слова, произнесенные тысячи раз самим Антипенко за годы службы. Так разговаривают с задержанными нарушителями. Да это же лейтенант!

– Антипенко! Старшина! – громко позвал начальник заставы.

Проводник был тяжело ранен. Он дышал короткими неглубокими вздохами, правая нога рефлекторно подергивалась. Потом он перестал дышать и весь вытянулся на земле.

– Жаль, – проворчал Прохоров и пошел в сторону задержанных. Двое русских со связанными за спиной руками стояли на коленях на расстоянии двух десятков метров друг от друга. Опыт начальника заставы сразу подсказал: вот этот молодой и настырный, одурманенный пропагандой, говорить не станет. Допросы продолжатся в отряде, там он, может быть, со временем начнет давать показания. А вот этот, второй, с морщинистым лицом, широкоплечий, с чуть кривыми «кавалерийскими» ногами, будет говорить. И лицо усталое, отрешенное, и в глазах нет ненависти. Явно рад, что жив остался, что не надо идти куда-то через тайгу, ломать ноги. Взяли, ну и пусть. Зато все кончилось.

Пограничник Волков сидел, прислонившись спиной к стволу дерева, и сжимал рукой рану на плече. Парень был бледен, но держался хорошо. Да и по отзывам старшины, в бою был молодцом. Лейтенант подошел к задержанному.

– Ваше имя?

– Липатов Николай Викентьевич, – тихо ответил мужчина.

– Ваше звание в царской армии? – снова спросил Прохоров, угадав в этом человеке бывшего военного.

– Поручик Нижегородского пехотного полка.

– Цель, с которой ваша группа пересекла государственную границу СССР?

– Проведение диверсионных акций, – тихо, после глубокого вздоха отозвался бывший царский офицер.

– Где, когда?

– Цель – аэродромы. Видимо, те, через которые происходит перегон американских самолетов на запад. Точнее сказать не могу. Рядовых членов группы перед выходом так глубоко в боевую задачу не посвящали.

Шелестов вошел в палату, огляделся. Платов молодец, устроил Буторина в двухместную палату, как командира высокого ранга. Впрочем, вторая кровать была аккуратно застелена и пуста.

Виктор поднялся со своей постели, оперся на палку и протянул руку.

– Я уж думал, про меня забыли, – усмехнулся он. – Лежу тут один, поговорить не с кем. Только сводки слушаю по радио да уколы получаю в самое беззащитное место.

– Ничего, – пожимая руку товарищу, ответил Шелестов. – Иголка – не пуля. Да и колют тебя, наверное, симпатичные сестры. Держи, гостинцы тебе привез, чтобы было не так скучно валяться.

Расстегнув полевую сумку, Максим выложил на прикроватную тумбочку две пачки папирос «Казбек», большую пачку грузинского довоенного чая, несколько румяных яблок. Буторин улыбнулся, провел рукой по ежику седых волос, прошелся, чуть прихрамывая, по палате.