Александр Терентьев - Кондор умеет ждать

Джексон зря опасался за жизнь Марии. Хотя сама схватка со стороны, возможно, поначалу и напоминала свару между огромным сенбернаром и обычной некрупной кошкой… Первое, что сделала девушка, — отбросила в сторону армейский нож. А затем ринулась в атаку. И с первых же секунд схватки спецназовцы поняли, что Алехандро обречен. Повидавшие многое и многое умеющие, они, может быть, впервые видели, чтобы человека убивали так методично и деловито, без какой-либо особой ярости, ненависти и остервенения — просто человек умеючи делал свою работу. И эта страшная деловитость вызывала и уважение, и легкую оторопь, и даже некое подобие сдержанного неодобрения…

Наконец звуки, — наверное, именно так звучали бы удары бейсбольной битой по свиной туше, — затихли. Алехандро, изломанный и окровавленный, лежал на каменном полу, как-то странно откинув в сторону голову. В нехорошей тишине раздавалось лишь шумное дыхание Марии, медленно приходившей в себя после боя…

— Ох и баба, — едва слышно шепнул на ухо Скату мичман. — Это ж зверюга… Берсерк! Ты видел, как она ему одним ударом шею набок своротила? Брюс Ли, блин… Надо майору шепнуть, что б он ее и близко не подпускал.

— Майор без нас с тобой разберется, — холодно ответил Катков и подвел итог: — Все, теперь можно и в отпуск. Но сначала я напьюсь. Как последний дикий прапор на дальней точке…

Солнце, весь нескончаемый тропический день добросовестно освещавшее и прогревавшее буро-зеленые просторы льяноса и сельвы, быстро клонилось к невидимому горизонту, прятавшемуся где-то за стеной зарослей. Неутомимое светило все же решило немного отдохнуть и несколько часов поспать, пока в ночном небе будут перемигиваться любезно подменившие его огромные южные звезды.

Над широкой гладью Ориноко носился легкий ветерок, местами взбивавший на водной поверхности мелкую рябь, прогонявший к береговым зарослям всю мелкую мерзость вроде москитов и даривший если и не настоящую вечернюю прохладу, то хотя бы некое ее подобие. Во всяком случае, пассажиры длинного «авианосца», неспешно молотившего винтом мутноватые струи вечерней реки, после влажно-душной сельвы чувствовали себя на этом судне вполне комфортно.

Старший мичман Троянов отхлебнул водички из пластиковой бутылки, покосился в сторону кормы, где за небольшим столиком расположились Орехов с Джексоном, и негромко спросил у Каткова, стоявшего рядом:

— Слав, вот скажи ты мне: о чем они могут говорить уже битых два часа?

Лейтенант, облокотившийся на низкий фальшборт и оттого напоминавший большую нахохлившуюся птицу, бездумно посматривал то на последние алые полосы догоравшего заката, то на медленно струившуюся вдоль борта катера воду. Вопреки недавнему грозному обещанию Скат пока был абсолютно трезв. На вопрос мичмана лейтенант безразлично пожал плечами и так же тихо ответил:

— Значит, есть о чем… Ты же не знаешь, какие дополнительные указания мог получить майор от своих полковников. И я не знаю. Может, он этого наемника вербует.

— Да кому этот рейнджер сдался? Так и так ему конец: даже если мы его не пристрелим, то он до конца дней своих в местной тюряге гнить будет!

— Кто знает, Валера, кто знает… Он тогда, после боя на базе, без всякого разрешения куда-то по-тихому смылся, а вернулся с вещмешком и с кейсом — типа его личные вещи. Ну, барахло его досматривать, конечно, тогда никто не стал, не до этого было. Да и неловко вроде — человек только что вместе с нами под пулями был и, между прочим, бандюков тех не жалел, молотил всех подряд что твоя авиапушка… Так что есть у меня мыслишка, что у этого солдата удачи есть чем поторговаться и выгадать для себя условия капитуляции помягче. Я не про бабки, конечно, а про какие-нибудь документы. По делам всей этой подземной наркомафии, например. А вообще-то, еще раз говорю: не нам с тобой решать…

— Да мне-то что, — сплюнул за борт Тритон, — пусть хоть орден ему дают… Слышь, лейтенант, а разговор-то у них, видно, не очень веселый. Вон, бутылку уже приговорили, а по ним фиг скажешь. Только рожи мрачнеют все больше. Как на похоронах, ей-богу…

…Орехов слушал неторопливый, с длинными паузами рассказ Джексона и злился. Злился на себя, потому что, несмотря на весь свой немалый жизненный опыт и неплохое, как ему казалось, умение разбираться в людях, сейчас майор никак не мог определиться, как же ему относиться к человеку, сидящему напротив. С одной стороны, этот Джексон — хотя какой он к чертям собачьим Джексон? Помнит ли он сам свое настоящее имя? — был самым обычным наемником, циничным, безжалостным, готовым убивать кого угодно за хорошие деньги. С другой… Что-то, не имеющее пока четкого и ясного определения, мешало Орехову однозначно причислить этого потрепанного жизнью мужика к числу обычных мерзавцев…