Андрей Воронин - Слепой. Обратной дороги нет

– Простите, – пробормотала пристыженная Ирина. – В какой-то момент у меня возникло именно такое впечатление.

– Оно ложное, – объявил генерал. Он посмотрел на часы и едва заметно поморщился. – Что-то я сегодня разговорился. К дождю, что ли? Так вот, Ирина Константиновна, я вас очень прошу уделить подготовке экспозиции максимум внимания. Точнее, не столько самой экспозиции – с ней, как вы совершенно справедливо заметили, сотрудники музея справятся самостоятельно, – сколько людям, которые будут участвовать в этом процессе. Как можно больше говорите о выставке, причем не только с работниками Третьяковки, но и с посторонними людьми. И если кто-то вдруг начнет проявлять к вашим рассказам повышенный интерес, сразу же сообщите мне. Ничего не предпринимайте сами, только сообщите, договорились?

– Ну… договорились, – с видимой неохотой согласилась Ирина.

Она была разочарована и не хотела признаться в этом даже себе самой. В тех, увы, нечастых случаях, когда ей доводилось работать вместе с Потапчуком и Сиверовым, она получала столько адреналина, что его потом хватало надолго. Это было гораздо увлекательнее, чем езда на самоубийственной скорости по московским улицам, занятия спортом и даже секс; это было балансирование на узкой грани между жизнью и смертью, придававшее существованию особый, ни с чем не сравнимый вкус. Короче говоря, это было именно то, чего не хватало Ирине Андроновой. И вот вместо всего этого ей подсовывают какую-то тоскливую ерунду, сильно отдающую обыкновенным стукачеством: выспрашивать, вынюхивать, провоцировать ни в чем не повинных людей на неосторожные высказывания, а потом доносить на них…

Словом, если бы нависшая над выставкой угроза не выглядела такой реальной, Ирина скорее всего просто послала бы господ чекистов ко всем чертям и ушла, хлопнув дверью: пусть строят свои козни без нее. На какой-то миг ей даже почудилось, что все эти жуткие сказки Федор Филиппович выдумал и рассказывал тут только затем, чтобы ее завербовать, но она немедленно со стыдом отбросила эту мысль. К чему такие сложности? Уж кого-кого, а стукачей в нашем отечестве всегда хватало – добровольных, старательных, на все готовых ради лишнего рубля и возможности, оставаясь неузнанным, утопить ближнего своего в нужнике – любых, на выбор…

– Это важнее, чем вы думаете, – сказал Федор Филиппович, заметив и правильно оценив ее колебания. – Маршрут, по которому выставка отправится в Италию, будет держаться в строгом секрете. Возможно, все наши предположения так и останутся предположениями – дай-то бог! Но если что… В общем, противник постарается как можно лучше подготовиться к предстоящей акции, а для этого ему первым делом необходимо узнать маршрут. Понимаете?

– Да, – уже тверже ответила Ирина, – понимаю.

– Вот и прекрасно. Теперь ты, Глеб Петрович.

Сиверов поднял на лоб темные очки, потушил сигарету и сел ровно – ни дать ни взять прилежный ученик, готовящийся выслушать домашнее задание.

– Ответь-ка мне на один вопрос, – сказал Федор Филиппович, не без удовольствия. – Скажи, ты давно водил грузовик?

Все шло как обычно, раз и навсегда заведенным порядком, пока Запятая, этот сексуально озабоченный отморозок, не начал лапать бабу. И баба-то была так себе, смотреть не на что, да еще ко всему не первой молодости, но Запятая просто не мог упустить случай безнаказанно залезть кому-нибудь под кофточку, а в перспективе, понятное дело, и под юбку.

Баба, ясный перец, молчать не стала. Орать во всю глотку она побоялась, не говоря уж о том, чтобы отбиваться. «Ой, хлопчик, не надо!» – тихо и отчаянно простонала она, когда Запятая рванул у нее на груди блузку. «Надо», – глухо сквозь маску сообщил Запятая и одним отработанным движением, прямо как в кино, разорвал пополам кружевной лифчик. «Тэтэшник», чтобы не мешал, он засунул сзади за пояс брюк и теперь мог свободно пользоваться обеими руками. Он и стал ими пользоваться – без особой фантазии, но так активно, словно месил тесто для пампушек. Баба слабо дергалась и издавала невнятные, какие-то звериные звуки, которые могли означать как протест против грубого насилия, так и удовольствие – ее, поди, уже лет десять никто по-настоящему не тискал.

И вот тут ее муж, который до этого вел себя вполне прилично, вдруг озверел. Четко и резко, как какой-нибудь спецназовец на занятиях по рукопашному бою, он ударил Ворону, который его контролировал, коленом в пах, а когда тот сложился пополам, отоварил локтем по челюсти. Никто и охнуть не успел, как Ворона уже отдыхал, скрючившись, возле заднего колеса «пассата», а этот очкарик, мозгляк этот лысый, интеллигент в маминой кофте, очутился позади Запятой. Одной рукой он ухватил Запятую за шиворот, а другой – вот же сука! – выдрал у него из-за пояса «тэтэшку». Вряд ли он знал, как ею пользоваться, но в таких делах наперед никогда не угадаешь, кто на что способен. Никто ведь даже и не ожидал, что этот очкастый клоун выкинет такой фортель!