Андрей Воронин - Слепой. Антимавзолей

Как любой разумный человек, Лев Валерьянович в рекордные для своего уже тогда преклонного возраста сроки освоился с компьютером. Но компьютер, хоть и явился для Льва Валерьяновича неплохим подспорьем в работе, вовсе не был ему необходим. Бывало, и довольно часто, что более молодые коллеги, вооруженные компьютерами, зайдя в окончательный, казалось бы, тупик, бежали на поклон к Григоровичу, полагаясь на его острый глаз куда больше, чем на самую современную технику. Удивительно, но старик со своей шестикратной лупой ни разу не дал маху…

Словом, на службе Льва Валерьяновича уважали и очень ценили, да и ему приятно было чувствовать себя не последней спицей в колеснице. Однако, когда пришла пора выходить на пенсию, Григорович не колебался ни единой секунды: написал заявление, отклонил все предложения остаться, выслушал все полагающиеся в таких случаях слова, прослезился, как водится, над врученным ценным подарком и благополучно ушел на покой. Какой-то особенной усталости он не чувствовал, чем станет заниматься на пенсии, понятия не имел, но и оставаться ему не хотелось: времена тогда были смутные, нехорошие, воры и бандиты чуть ли не в открытую правили страной, и офицерское звание мало-помалу стало его, мягко говоря, тяготить.

Как ни странно, быть пенсионером оказалось вовсе не так страшно, как, бывало, представлялось Льву Валерьяновичу. Запросы у него были небольшие, слабости к алкоголю он не питал, и подполковничьей пенсии ему вполне хватало и на хлеб с маслом, и на оплату коммунальных услуг, и даже на утоление внезапно пробудившейся в нем страсти к чтению. В юности Лев Валерьянович очень любил читать приключенческую литературу, но служба почти не оставляла ему свободного времени, и любовь к чтению мало-помалу угасла. Зато теперь времени было хоть отбавляй, и Григорович принялся увлеченно наверстывать упущенное. Он записался в три библиотеки одновременно и проводил по многу часов на книжных развалах и в букинистических магазинах. Читал он, как и в юности, приключенческую литературу, отдавая предпочтение детективам. Агата Кристи, Жорж Сименон, Уилки Коллинз, Пристли, Конан-Дойл и иже с ними, вернувшись из забвения, вновь сделались его верными друзьями и спутниками.

Порой, когда подступали мрачные мысли или вдруг наваливалась какая-нибудь стариковская хворь, Лев Валерьянович почитывал писанину современных российских авторов, неизменно приходя от этого занятия в прекрасное расположение духа. О том, чем и как занимаются на Петровке, 38 или, скажем, на Лубянской площади, он знал не понаслышке, и умопомрачительные подвиги героев отечественных детективов в пестрых глянцевых обложках заставляли его веселиться от души.

Он как раз читал современный милицейский детектив, когда прозвучал звонок в дверь.

Был конец апреля, погода стояла ясная, солнечная. Липы на бульваре подернулись нежно-зеленой дымкой, на газонах поднялась молодая, по-весеннему яркая травка, и пьяные от солнца и первого настоящего тепла воробьи, собираясь огромными стаями, устраивали в ней громкие ссоры. Все скамейки на бульваре в одночасье оказались заняты несметными полчищами пенсионеров обоего пола: старушки прогуливали внучат, которые шумели не хуже воробьев, а старички играли в шахматы, забивали козла и между делом из спортивного интереса заигрывали со старушками. Дом Льва Валерьяновича, как на грех, стоял в самом торце бульвара, замыкая его, и из окна своей квартиры Григорович видел кипение пенсионной жизни как на ладони. Лев Валерьянович овдовел задолго до выхода на пенсию, сидеть одному в квартире было скучно, и его так и подмывало присоединиться к «коллегам» – сыграть партию-другую в шахматишки (тут, кстати, равных ему было мало), постучать домино под азартные выкрики сосущих валидол болельщиков и даже состроить глазки какой-нибудь симпатичной, благообразной и не обремененной избыточным количеством внуков старушенции. Но накануне, опять же как на грех, у него приключился прострел в пояснице, да такой, что Лев Валерьянович и по квартире-то передвигался с превеликим трудом, согнувшись в три погибели и обмотав многострадальную свою поясницу старым пуховым платком покойной супруги. Поэтому ему только и оставалось, что сидеть у окна в скрипучем кресле-качалке, покряхтывать и рассеянно читать очередной детектив в пестрой обложке, время от времени бросая наружу завистливые взгляды.

Действие в книженции, которую читал Лев Валерьянович, близилось к кульминации: гремели автоматные очереди, взрывались и дымно пылали страшно дорогие автомобили, бритоголовые крепыши в кожаных куртках умирали пачками в безуспешных попытках остановить героя – скромного, неразговорчивого мужчину заурядной наружности, который один за другим совершал немыслимые подвиги, на каждом шагу спасал чьи-то жизни и только что пули зубами не ловил. Лилась кровь, сверкали, переливаясь чистейшими спектральными цветами, крупные, размером с кулак, бриллианты, благородно поблескивали штабели золотых слитков, и вечно чем-то озабоченные красавицы из высшего общества, забыв о делах и проблемах, так и норовили соблазнить героя и тем отвлечь его от спасения мира. Лев Валерьянович еще не смеялся, но был к этому очень близок; его заставляла сдерживаться только ноющая боль в пояснице, из-за которой он боялся шелохнуться, потому что с прострелом не шутят.