Берия промолчал, тем самым как бы позволив молодому сотруднику высказаться до конца.
– Во-вторых, поездка по Транссибирской магистрали, ставшая возможной после заключения Пакта о ненападении, может быть использована для оживления агентуры. Точнее, для подтверждения того факта, что законсервированный сотрудник жив и является тем, за кого себя выдает.
– Глупо для этого заранее в писменной форме предупреждат о встрече! – огрызнулся Берия.
– Так точно. Вот почему я предлагаю позволить Майендорфу отыграть свою партию до конца. Конечно, под нашим неусыпным контролем.
– И что это даст? – с тем же откровенным недоброжелательством поинтересовался нарком.
– Сотрудники такого ранга, как Майендорф, просто так по чужим странам не разъезжают. Возможно, встреча с Шеелем является дымовой завесой для чего-то более существенного. Им ничего не стоит пожертвовать Шеелем, ведь он, судя по документам, окончательно порвал со своим классом.
– Какие документы! – взорвался Берия. – Разве можно по документам отличить честного человека от двурушника и троцкиста! Этот негодяй Шеель вполне может оказаться матерым шпионом и диверсантом! Впрочем, отказываться от этой версии нельзя. Что еще?
В этот момент Закруткин подал голос.
– Лаврентий Павлович, ваш сотрудник прав – Майендорф является крупной фигурой. Прав он и в том, что на Шееля бесполезно давить в открытую. Если он не тот, за кого себя выдает, вскрыть ему нутро в отведенные сроки не удастся. Я хочу дать справку – Майендорф является высокопоставленным сотрудником германской службы безопасности, вхож к Гиммлеру. В Испании осуществлял связь между франкистской разведкой и гестапо. Наша резидентура пыталась взять его в разработку, правда, безрезультатно. Такие фигуры, как Майендорф, просто так по свету не раскатывают. Обратите внимание на такой факт – Майендорф, по нашим сведениям, отправился в Японию в середине сентября, а письмо было отправлено из Берлина за день до подписания договора с Германией.
Берия насторожился.
– Ви имеете в виду, что встреча планировалась заранее?
– Не исключено. В любом случае надо бы позволить друзьям детства встретиться и поговорить. Для этого просто необходимо получить согласие Шееля.
– Полагаете, они питаются разиграть барона втемную? – спросил Берия.
– Возможно.
Берия некоторое время размышлял, потом вынес решение.
– Хорошо. Трущев, раз уж ты так доверяешь этому барону, ты его и уговоришь. Обещай что угодно, но он должен встретиться с Майендорфом.
Трущев не удержался от замечания.
– Товарищ нарком, я вовсе не доверяю Шеелю. Просто считаю преждевременным обрубать концы.
– А ми, значит, – развел руками нарком, – такие ротозеи, что готови вместо того, чтобы разгадать замисел врага, заняться поиском двурушников в своих рядах. Партия нам этого не простит.
Затем он обратился к Федотову, до того момента скромно сидевшему за столом.
– Ты как считаешь, Павел Васильевич?
Тот ответил не сразу, сначала несколько раз взглядом пересчитал пальцы на левой руке, затем неловко поднялся и доложил:
– Полагаю, нам кидают отравленную наживку. Полагаю также, в этом деле нельзя спешить, пусть враг выявит нутро.
Берия кивнул.
– Вот и держи это дело под контролем.
* * *
Приказ отправиться на Урал был верным признаком, что пришел черед Трущева быть подвергнутым тщательной и жесткой проверке на соответствие требованиям, введенным в подразделениях наркомата внутренних дел. В ту пору как раз на такого рода поездках многие ломали себе шеи.
В разговоре Николай Михайлович признался:
– Я две ночи не мог заснуть, вертелся на верхней полке, прикидывал так и этак. С чего начать – с проверки доноса Ефимова или в первую очередь заняться Шеелем? Профессионально меня более всего занимал Барон – такую кличку Шеелю придумал Берия. Кто он? Зачем эта заваруха с письмом? Ведь он и раньше получал из Германии корреспонденцию от каких-то древних и дальних тетушек. Правда, редко. Было три или четыре письма, их копии я нашел в архиве. Если Шеель законспирированный агент, зачем его так вызывающе светить перед нами?
Или все-таки сосредоточиться на фактах?
Николай Михайлович глубоко затянулся, выдохнул табачный дым и следующим образом прокомментировал это место:
– Что касается фактов, могу подтвердить: как в судебной практике тех лет все решало признание обвиняемого, так и в оперативной работе во главу угла ставился факт , под которым чаще всего понималась запись в личном деле. Стоило только в анкете появиться строке, фиксирующей то или иное событие, – чаще всего «участвовал» «не участвовал», – факт приобретал абсолютный характер. Его нельзя было вычеркнуть или опровергнуть, он становился мерилом верности политической линии, добросовестности, деловых качеств. Если при расследовании всплывали какие-нибудь сведения, связанные с «чуждым происхождением», дружбой либо знакомством (не говоря уже о родственных отношениях) с врагами народа или хотя бы подозрение на такого рода отношения, – карьеру, а то и жизнь, можно считать загубленной.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу