Побывав на допросах, Меркулов неожиданно задался вопросом – не являются ли Шеель и Закруткин родственниками? Для проверки этой версии были подняты горы материалов, задействованы несколько сотрудников. Благо я в этой мышиной возне не участвовал, у меня своих забот хватало. В конце концов Всеволод Николаевич сделал сенсационное открытие – причина неприязни в том, что они оба оказались чужими друг другу людьми. Конечно, Всеволод Николаевич являлся известным драмоделом, знатоком человеческих душ, мастодонтом пера, правда, доморощенным и раскритикованным самим Петробычем, однако я нутром чуял, дело здесь не в родстве, не в отсутствии родства, не в какой-то мистической подоплеке, а во вполне определенной, правда, пока еще неясной, непознанной конкретике, в наличии которой я убедился после случая со Светочкой и колебаниями старшего Закруткина в отношении судьбы его сына. Именно тогда мне посчастливилось прикоснуться к головокружительной тайне, которую можно было бы обозначить как поиск согласия.
Или танец доверия…
Существует несколько определений этому умению…
Мало Меркулова?
Получите Лаврентия Павловича!
Он тоже захаживал к нам на посиделки. Его интерес объяснялся просто. С годами я накрепко усвоил, что Петробыч никогда и ничего, по крайней мере до и во время войны, не забывал. Если прибавить к незаурядной памяти привычку в самый неподходящий момент задавать самые каверзные для докладчика вопросы, можно представить, с каким вниманием нарком относился к подготовке Закруткина. Правда, свое мнение он придерживал, доверял исполнителям, которые лучше знают, как поступить в том или ином случае. Только однажды напомнил Шеелю, в какие игры здесь играют.
– Если, Шеель, все пройдет бэз сучка и задоринки, ви может рассчитывать на значительние льготы во время отсидки. А то и на амнистию.
Шеель позволил себе вопрос:
– А если нет?
– Сотрем в лагерную пиль.
До меня, к тому моменту уже терявшему последние силы, внезапно, будто из-под земли донесся мысленный выкрик Шееля: «Это вы можете!»
Я с некоторым мысленным усилием подтвердил: «Можем!»
Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить «близнецов» – в начале славных дел такая нервотрепка просто неуместна. Сколько сил пришлось потратить, чтобы доходчиво объяснить этим, по существу, желторотым юнцам, – их недоверие в отношении друг друга не имеет серьезных оснований, это не более чем рябь на воде. Давайте заглянем в глубину. Зачем заранее хоронить себя? Не лучше ли сосредоточиться на необходимости выжить и победить, а этого можно добиться исключительно, если мы отбросим всякого рода предрассудки и попытаемся отыскать согласие. Встанем в позу, которая устроит всех, кто задействован в этой операции. Мы все в этом деле партнеры, разве не так, Еско? Так давай станцуем предложенный нам судьбой танец! Ведь этого не избежать, а музыка уже слышна.
Еско после короткого раздумья вынужден был согласиться.
Тогда сбей фокусировку с сиюминутных обид, настройся на долговременное сотрудничество.
Прикинь, Анатолий, что вырисовывается в сердцевине нашей комбинации?
Прикиньте оба…
Правильно, жизнь. Дар бесценный, манящий. Если мы побрезгуем жизнью и замкнемся в собственных обидах и предрассудках, вам удастся выжить?
Теперь задумались оба.
После короткой паузы Шеель поинтересовался – «а вам, Николай Михайлович?»
Закруткин промолчал, но я был уверен – он задался тем же самым вопросом. Алекс-Еско только опередил его, и этот подспудный, едва ощутимый факт переломил ситуацию.
Я ответил искренне – мне в первую очередь. Мне жизненно необходимо с пользой отвальсировать свою партию, иначе… И тут же бросился в атаку – так будьте мужчинами, помогите друг другу, помогите мне достичь цели. Как иначе можно добиться победы, если не действовать согласованно?!
Усекли?
Я рисовал им различные схемы, вычерчивал геометрические фигуры, соединял вершины фигур отрезками прямых, на которых писал всякого рода отношения, которые связывают людей, – «любовь», «ненависть», «привязанность», «расчет», «равнодушие», «желание помочь» и много других. Не индивидуальные душевные характеристики – например, «жадность», «бескорыстие», «трусость», «храбрость», «гордыня», «присмиренчество», – а именно те, что связывают нас в нечто, что условно можно назвать человеческим сообществом.
Я снабжал отрезки стрелками, чтобы показать направленность действий. В случае «антипатии», например, острия были направлены в разные стороны, в случае «любви» – друг к другу. Объяснял, что существует «исполнение» и «исполнительность» и не надо путать одно с другим, как нельзя подменять «убеждения» «убежденностью», «устремление» «устремленностью», «боязнь» «робостью». Если первое – акт, поступок, порыв, то второе – качество, определяющее судьбу человека, причем чаще всего это качество ориентировано на какой-нибудь «изм». Я спрашивал – вправе ли человек отказываться от своего глубинного «я» ради выявления в себе раба любого из этих качеств?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу