Игорь Берег - Приказы не обсуждаются

А Миронов, разложив нехитрую закусь на каком-то рекламном буклете, невесть отчего валявшемся в его комнате, споро плеснул в оба стакана, взглядом приказал Карлу взять один, а сам поднял второй.

– Ну, давай выпьем… за наше возвращение из Франции!

Карл начал вяло что-то говорить, сопротивляясь, но Евгений поторопил его:

– Давай, давай, пей! Мы ведь вернулись из Франции? Вернулись? Без аварий по дороге? Без! Значит, надо выпить. Так сказать, судьбу отблагодарить.

И они выпили. Евгений немного содрогнулся: водка была не то чтобы теплая, а комнатной температуры. То есть не очень приятная. Но ради дела приходилось пить и не такую.

Карл же свои полстакана осушил не поморщившись, словно воду пил, даже не минеральную, а из-под крана. Миронов с уважение глянул на него, потом понял, что у партнера сейчас сильнейший стресс и он даже не чувствует крепости напитка. Понятное дело. Ничего, через десяток минут отмякнет, разогреется. Тогда и поговорить можно будет.

– Ты закусывай, закусывай! – кивнул он на колбасные обломки. Ножом как-то не догадался воспользоваться, ломал произведения мюнхенских колбасников руками. Карл вяло пожевал.

– Как у нас говорится, – потер ладони Евгений, – между первой и второй пуля не должна пролететь!

И плеснул в стаканы по новой.

Карл при его словах вздрогнул, но все же стакан взял твердой рукой.

– Давай теперь за наших женщин! – провозгласил Миронов. – Пусть они всегда делают нашу жизнь веселой и беззаботной!

Карл вздрогнул опять, на этот раз уже заметнее.

Они выпили, и Евгений опять плеснул, совсем по чуть-чуть. Ему совсем не хотелось, чтобы Карл прежде времени сломался, как тогда, в Рибевиле. Им еще поговорить нужно.

Встал, подошел к балконной двери, все еще открытой, опять закурил. Шнайдер сидел у столика, задумчиво покручивая в пальцах стакан. Разговора пока не начинал. Но Евгений не торопил его. Заговорит, куда он денется. Когда созреет.

В ночной темноте фонари подсвечивали листву деревьев в сквере. Было очень тихо. Нигде не орали пьяные компании, не завывали сигнализации потревоженных кем-то автомобилей. Здесь Миронов действительно что-то не слышал, чтобы хоть когда-то раздалось это душераздирающее: «Уа, уа, бип, бип, бип!», которым переполнены московские ночи. Один приятель как-то пошутил: «По ночам автомобилям снится, что их хозяева потерялись, и они кричат в ужасе».

А люди от их крика просыпаются в холодном поту…

– Слушай, – обратился он к Карлу. – Ты никогда не рассказывал о своих родителях. Они живы?

– Нет, – покачал головой Шнайдер. – Уже умерли.

– А кем они были?

– Папа – большим начальником, а мать – домохозяйка. Ей незачем было работать. Да она бы и не смогла.

– Почему это?

– Язык плохо знала, – нехотя признался Карл.

– Как это? – не понял Евгений.

– Понимаешь, она… была русской.

– Вот это да! – ошеломленно сказал Евгений. – Ничего себе! Так выходит, ты сам – наполовину русский? А у евреев вообще национальность по матери считается. Ни фига себе – соотечественник! Что же ты раньше молчал?

– Да как-то к слову не пришлось, – сказал Карл. Водка уже начала свое благотворное действие. Щеки у него порозовели, на лбу выступили капельки пота.

– И где твой отец ее нашел? – не унимался Евгений.

– В лагере…

– К-каком лагере? Концентрационном, что ли? – от удивления Миронов даже начал слегка заикаться.

– Можно и так сказать. В ГУЛАГе.

– Что там-то твои родители делали? – возопил совсем уже ошарашенный Евгений. – Они что, шпионами были?

– Ну почему, шпионами? – недовольно поморщился Карл. – Отец в Поволжье газетой руководил. А война с Германией началась, его и забрали. Потом на поселении жил. Там с мамой познакомился. Ее отец каким-то заслуженным комиссаром был. Попал под сталинские репрессии, семья тоже. Вот они познакомились, поженились. А когда война кончилась, уехали в ГДР. Отец коммунистом был, здесь неплохую работу нашел, стал директором завода.

– Так вот почему вы с Паулем так хорошо по-русски разговариваете, – догадался Евгений. – Вы же и впрямь наполовину русские.

– Не знаю, – скривился Карл. Ему явно не нравилась такая постановка вопроса. – Я себя чувствую настоящим немцем!

– А Пауль? – вкрадчиво спросил Миронов.

– Пауль может думать так, как он хочет! – заявил резким тоном Шнайдер. И стало ясно, что старший брат его совсем не считает себя чистокровным германцем и тяготеет к славянам. Отсюда его приятельство с советскими офицерами и интерес к происходящему сейчас в России.