Николай Прокофьев: Лепила

– Деньги не пришли? – забеспокоился я, обводя собравшихся вопросительным взглядом.

– Пришли.

– А что тогда?

– Если мы будем сотрудничать в таком темпе, кое-кто из заложников не доживет до рассвета. Готовите штурм? Очень напрасно. Я вооружен. Жертвы гарантированы. Одна как минимум.

– Деньги будут, Сергей Николаевич, не беспокойтесь.

Трубка замерла. Я понял, что отправил соперника в короткий нокдаун. Несколько секунд он молчал, видимо, переваривая услышанное имя. За это время я успел изучить оперативную информацию, переданную мне компьютерщиком. Заметив, как посуровел мой взгляд, Левашов отобрал у меня листы и принялся читать.

– Что ж, похвально, – захватчик явно занервничал, – да это и нетрудно. Так, ребус для младших классов.

– В салоне сто с лишним человек. Выпустите хотя бы детей и женщин. Во-первых, проявите гуманизм, во-вторых, облегчите себе работу. Контролировать такое количество людей – дело нелегкое.

– А я не один. Кто-то держит пилотов на мушке, другие за салоном присматривают…

Ситуация прояснялась. Теперь я был точно уверен: сообщников у него нет! Ни один террорист, имеющий сообщников, не будет объяснять спецслужбам, кто чем занят и где находится. Да и не профессиональный он угонщик, а заложник обстоятельств. В эту минуту я уже знал, как буду действовать дальше. Наиболее эффективной в данном случае может стать только методика убеждения. Нельзя провоцировать преступника, в руках которого оружие и жизни десятков людей. Только слово, речь. Надо убедить этого человека изменить свое отношение к обстоятельствам, сместить фокус внимания с больной точки, то есть с предполагаемой жертвы. Потребуется найти способ прямого контакта, лучше визуального, даже если мне придется подняться на борт самолета. Хотя… этого он, конечно, не допустит.

– А слабо – выйти на взлетку и продолжить один на один? – Мясник словно прочитал мои мысли. Я внутренне оживился.

– Можно. Только и вы, Сергей Николаевич, в этом случае покиньте борт.

– Чтобы меня тут же схватили? Нет, выходи один. И не вздумай мудрить, психиатр. Взрывать буду потом, а пока буду резать. Даже знаю, с кого начну.

– Ты о Лере Петренко? – второй нокдаун.

– Черт! Да о ней. Учтите, я своего добьюсь.

– Своего? Наказания за убийство?

– Мести за убийство. Не выйдешь, ей конец!

– Я иду.

К тому времени все члены оперативного штаба уже ознакомились с данными на угонщика. Первоначальная рассеянность сменилась уверенностью. Что ж, все верно: вслепую играть, а тем более сражаться, очень сложно. Теперь же образ преступника проступал более-менее ясно, как раннее солнце в утреннем мареве, стоящем над аэропортом.

Я шел по асфальту рулежки, держа в руке телефон и внимательно оглядываясь вокруг. Даже имея информацию о силах, задействованных в этой операции, я так и не смог разглядеть ни одного бойца оцепления, ни единого признака готовящейся атаки. Работали профессионалы.

Огромная крылатая конструкция надвигалась на меня, словно айсберг на беззащитное суденышко. На самом деле это я шел ей навстречу. Еще немного, и я окажусь под тяжелым крылом и, что еще страшнее, – под пристальным взглядом террориста или у него на мушке. Есть ли у него оружие? Он сказал: «Буду резать», значит, нож как минимум. Как пронес? В каком он будет иллюминаторе? Откуда будет следить за мной? А будет ли? Может, это всего лишь тактическая уловка. Чтобы выиграть время… Этот Мягков – боевик-одиночка, несчастный, по сути, человек, обреченный на неминуемое поражение. Что я про него знаю: в прошлом – рядовой инженер, потом – менеджер по продаже, вдовец. Что его ждет – суд, срок… Настоящий заложник сейчас он, а не те, кто собрался лететь этим рейсом.

Какая бы причина ни побуждала его к действию, он преступник, насильно удерживающий десятки людей, доставляющий им неудобства, наводящий страх. От одной только мысли – я заложник – человек может впасть в панику, натворить бед, навредить себе и окружающим. Наверняка в салоне сейчас творится что-то подобное. А Мягков один на один с одной стороны – с силовиками, с другой – с обезумевшими пассажирами, с третьей – со своей злобой и чувством беспомощности. Да, именно беспомощности, ибо понимает, что ситуация выходит из-под контроля.

К тому же я уже знал его историю.

– Алло, Мясник. – Я остановился у правого борта, недалеко от блестящей стальной консоли крыла. Из салона я должен быть виден очень хорошо.

– Да, – я уловил в его голосе нотку усталости. – Я тебя вижу.