Александр Шувалов - Смерть в двух экземплярах

Надев рукавицы, я открыл, одну за другой, все дверцы в салон, протянул руку с канистрой и сделал с находящимися там то, что они собирались сделать со мной: облил им лица. Стараясь не глядеть на то, что сделала эта химия с их физиономиями, обильно полил этой гадостью сиденья и забросил вовнутрь позаимствованную у водителя зажженную «Zippo».

Захлопнул дверцы и помчался что было сил куда подальше. Помчался, конечно, сильно сказано, скорее заковылял, как старый дед. Достал телефон и принялся давить на кнопки.

– Да, – раздался сонный голос Константина. По-моему, он не очень мне обрадовался.

– Привет, что делаешь?

– Сплю, – горестно ответил тот. – Я не один и не одет.

– Искренне соболезную. Просыпайся, одевайся и подъезжай к Новой гавани.

– Когда?

– Немедленно! – прорычал я, переходя на легкий галоп, как тот толстовский Холстомер за полчаса до визита на живодерню.

Остановился, кое-как привел в порядок одежду, напряженно вслушиваясь: рванет не рванет? Рвануло, и как следует.

Я вышел на освещенную огнями улицу. Уселся в стоящее на обочине такси, назвал адрес и закрыл глаза, развалившись на сиденье. Боль в копчике немного стихла, зато заболела не перестававшая гудеть голова. Сквозь всю эту боль и гул я внезапно вспомнил, где раньше видел того парня, который так технично вырубил меня в переулке. А еще, как видно, у меня появились не только противники, но и союзники. Вот это удивляло.

Вы знаете, как омерзительно в России по утрам? Особенно в понедельник или, скажем, второго января каждого года? Первого числа этого месяца, как выяснили отечественные ученые, вообще в природе не существует. Уверен, что знаете.

Этим утром я в полной мере ощутил себя на родине, в понедельник, второго января.

Очнулся в половине шестого, слопал какие-то таблетки, запил водичкой и едва успел добежать до сортира. Упал на кровать, отрубился, а через двадцать минут опять вскочил. И так несколько раз.

Принял душ, позвонил и заказал чаю. Опустошил целый чайник, не полегчало. Уж и не упомню, когда мне в последний раз было так хреново поутру. Наверное, в восемьдесят третьем в Афгане. Накануне мы обнаружили то, что осталось от двоих ребят из нашего взвода, Кольки Гладышева из Прокопьевска и Витька Фесенко из Евпатории, веселого приблатненного пацана. Потом мы разыскали тех, кого в этом подозревали, и немного с ними пообщались. Ночью весь взвод ужрался в хлам, сначала гнусной местной «кишмишовкой», потом уворованным у радистов техническим спиртом. Следующим утром те из нас, кто смог встать на ноги по подъему, больше напоминали зомби, нежели воинов-интернационалистов. Взводный посмотрел на нас, плюнул и, скомандовав «Разойтись», ушел к себе. Думаю, той ночью они с ротным тоже не конспектировали «Малую землю» и не читали друг другу стихи Тютчева.

Часам к трем стало немного получше, в смысле, сделалось не так хреново: перестал ходить ходуном пол под ногами, да и стены стали вести себя более-менее прилично, а то все норовили ударить. Я в очередной раз принял душ, выпил чайку и вырубился по-настоящему. Проснулся в восьмом часу от того, что звонил телефон.

– Да, – вымолвил я голосом марсианина.

– Это я. Вы как, сэнсэй?

– Никак.

– А голос бодрый.

– Дошутишься.

– Я вам сегодня еще буду нужен?

– Очень может быть, – мстительно ответил я и накаркал.

Меньше чем через час на связь вышел Борис и принялся интересоваться здоровьем. Пришлось высвистывать к запасному выходу Костю. Сам я покинул гостиницу через окно расположенного на этаже сортира, едва не переломав себе все на свете в процессе спуска.

– Хреново выглядишь, – поприветствовал меня резидент.

– Зато ты очень свежий, – огрызнулся я, – хоть сейчас в кастрюлю.

– Джину? – предложил он, доставая из шкафа бутылку с веселым старцем на этикетке.

– Трезвость – норма жизни, – изрек я, чувствуя, как из недр желудка стремительно несется к горлу соленый ком, и судорожно сглотнул.

– Как знаешь… – хмыкнул тот и налил себе. В кабинете запахло елкой, я опять сглотнул.

– Зачем звал?

– Ты здешнее телевидение смотришь?

– И дома стараюсь не включать.

– Зря. – Он посмотрел на часы и взялся за пульт. – А у нас тут война, как в Москве когда-то. – И нажал на кнопку.

– Да что ты говоришь? – удивился я, глядя на странно знакомый мне автомобиль, вернее, на то, что от него осталось. У обгоревших руин вертелся какой-то пестро одетый потомок викингов из Нигерии и увлеченно вещал в микрофон, оживленно размахивая свободной от оборудования конечностью. – Ни хрена не понял.