Андрей Дышев - Поцелуй волчицы

Я вернулся в комнату.

– Вставай! Уходим отсюда! – сказал я Эмме, вышел в прихожую, но не смог не заглянуть в душевую.

Там горел свет, и я не помнил, включил его, войдя в номер, или нет. Большое зеркало с подсветкой, биде и унитаз, похожие друг на друга, как братья, душевая кабина с матовыми тонированными стеклами, сухие нетронутые полотенца, лежащие стопкой на табурете. Я кинул взгляд на свое отражение и тотчас увидел на стеклянной полочке лезвие для женского станка. Я взял его салфеткой, завернул и сунул в карман.

Не успел выйти в прихожую, как входная дверь с грохотом захлопнулась, и кто-то попытался вставить снаружи ключ. Оттолкнув Эмму, я кинулся на дверь, обрушив на нее весь свой вес. Человек, который держал ее извне, обладал недюжинной силой, и мне пришлось навалиться на дверь спиной и упереться ногами в мини-бар. Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель протолкнуть ногу, я стал сантиметр за сантиметром отвоевывать пространство. Я еще не видел своего соперника, но уже слышал его сдавленное дыхание, скрип зубов и чувствовал резкий запах одеколона.

Когда я просунулся в щель наполовину, и захлопнуть дверь было уже невозможно, разве что разрезав меня на две части, соперник отпустил дверь. Как только я вывалился в коридор, он тотчас послал мне в лицо кулак. Этого по всем законам логики следовало ожидать, и за мгновение до встречи с ним я успел увернуться; кулак незнакомца по касательной прошел по моему плечу, и по подбородку скользнула влажная от пота рука. Из-под нее я увидел открытый, черный от щетины подбородок, крупный нос и золотой оскал. Момент был удобный, и я не преминул им воспользоваться. Не теряя времени, я развернулся корпусом, выстреливая кулаком, словно пращей, и не без удовольствия почувствовал, как костяшки пальцев достигли цели, как тяжелая голова запрокидывается назад, деформируется рот, разбрызгивая слюну.

Незнакомец был слишком тяжел, и удержался на ногах, хотя его повело спиной на стену. Вдогон я ударил его еще раз – крюком левой, и уже с широким замахом припечатал к стене прямым ударом правой.

Тяжеловес стукнулся затылком о стену и стал оседать на пол. Теперь я мог мало-мальски рассмотреть его. Это был рослый и крепкий парень, с короткой прической, крупными чертами лица; его голый торс был покрыт густой черной растительностью, которая стрелкой опускалась по впалому животу к молнии джинсов. Босоногий, с розовым отпечатком складки простыни на предплечье, он создавал впечатление человека, который еще пять минут назад крепко спал.

– Что ему надо было, маленький? – тихо бормотала Эмма над моим ухом. – Может быть, это был его номер? Может быть, он принял нас за грабителей?

Я молча подхватил ее под руку и быстро повел по коридору к лестнице. Опустившись на первый этаж, я открыл торцевое окно, вскочил на подоконник и подал руку Эмме.

– Это будет незабываемая ночь! – устало восклицала Эмма, когда я снял ее с окна и понес на руках по газону, ломая на своем пути кусты. – Посмотри, уже светает! Тебе уже легче, маленький?

– Значительно, – ответил я.

Предутреннее небо было серым и невыразительным, как асфальт, как штильное море, и на его фоне жесткие, словно вылепленные из воска цветы магнолии, густые многоцветья эремурусов и желтые трубки оносмы, коих были полны склоны, казались блеклыми и безжизненными. Мы ехали по пустынным улочкам, и тихий шелест шин не заглушал низкие и глуховатые пересвисты голубей. Эмма исчерпала запас терпения. На сегодня она отыграла свое и, сидя рядом со мной, клевала носом.

Я представил себе свой дом, стоящий на склоне, укрепленном гранитными, позеленевшими от мха булыжниками; сырые ветви, склонившиеся над террасой; осыпанный листьями пластиковый стол, за которым совсем недавно сидели мы с Валерой, и мне казалось, что все это происходило в ином мире, с другими измерениями, предъявляющем жесткие, немыслимые требования к жизни; и когда я опять туда сунусь, на меня хлынет поток новых вопросов, и чем дольше я буду находится под этим потоком, тем безнадежнее будет мое положение, и совесть начнет выматывать мне душу, мстя за мое недавнее легкомыслие и самоуверенность.

Я остановил машину рядом с родником, вытекающим из пасти каменного идола, заглушил мотор и откинул спинку сидения. Умираю, хочу спать, успел подумать я, и круговорот из цветных пятен, лиц и голосов стремительно уволок меня на глубину.

Сквозь сон я слышал, как шуршала плащом Эмма, вполголоса что-то бормотала и с треском расчесывала пластмассовым гребешком волосы. Затем она поцеловала меня, как покойника, в лоб, за ней захлопнулась дверь, и все стихло.