Никита Суровцев - Махно. Полковая казна

– А меня, Владимир, – хихикнул он, – Выходит мы тезки.

– Ага, а что это ты делаешь?, – спросил я

– Скоро в школу, а наш учитель по физкультуре, сказал, что мы с классом, пойдем в поход, и будем там, на костре печь картошку. Вот я и хочу потренироваться, и собираю дрова для костра, – обыденно проговорил он.

– Понятно. Давай я тебе помогу, – сказал я и мы стали собирать ветки и деревяшки. Насобирав целый ворох дров, мы пошли, почему-то, к нему домой. Он жил на первом этаже дома, в соседней парадной. На мои вопросы, он однозначно отвечал,

– Увидишь – .

Он деловито разместился на кухне. Запихал на дно тазика картошку, скомкал и засунул под дрова бумагу, и поджег.

Но, как вы понимаете, картошку мы конечно не поели. Через пять минут костер горел не только в тазике, но и под ним. Благо, что окна были открыты, и этот «пожар империализма», с улицы увидал дворник. С ведром воды он заскочил через окно, на кухню и залил водой наш «пионерский костер». Пол под тазиком не успел прогореть, но след оставил внушительный. След остался и на мягком месте Вовки Кандера (это его фамилия), после того, как его мать Аделаида Львовна, то же учитель, но математики, от души поработала солдатским ремнем по его, вечно ищущей приключений, заднице.

Вот так мы и познакомились с Вовкой, с которым, впоследствии, учились в одном классе, а потом и в одном техникуме.

Вовка, как я уже говорил, был не худенькой комплекции. Коротко стриженные темные волосы, над розовощеким лицом, с умными, но в то же самое время, и хитрыми темно коричневыми глазами, ассоциировавшиеся, почему-то, с медвежьими. Да и его манеры и повадки, напоминали то же медвежьи. Что творилось у него в голове, не было понятно даже ему самому. Порой там рождались такие мысли, после которых ему было не только стыдно, но порой и страшно. Однажды он решил починить какой-то не работающий электроприбор. Результат был плачевен. Электричество потухло во всем квартале. Предохранители выбило на трансформаторной подстанции. Смех смехом, а этим эпизодом занимались сотрудники НКВД. Они предположили, что имела место диверсия. Опрашивали соседей на предмет подозрительных лиц. И почти поймали «диверсантов», но это оказались узбеки-старьевщики, и к этому случаю они не имели никакого отношения.

Еще я познакомился с Юркой Казаковым, живущим в соседнем доме и Шуриком Водолагиным, из соседней парадной. Все мы были одного возраста и учились в одной школе, но в разных классах. Юрка был помешан на спорте. Он занимался и легкой атлетикой и играл в футбол. Шурик, был забияка и драчун, но за друзей шел в огонь и воду.

Школа приняла меня радушно, и я влился в школьный коллектив, став неотъемлемой его частицей.

Как и все мальчишки того возраста, мы дружили и ссорились, дрались и мирились, в общем жили полноценной жизнью. Тетя Лиза обнаружила у меня задатки художника и занималась со мной живописью. С Николаем мы вечерами засиживались за игрой в шахматы, или я внимательно впитывал истории, рассказанные Николаем, о Российском государстве. Марта, давала уроки немецкого языка, они с Луи появились в Ленинграде осенью. Магеридж бывал у нас редко, но всегда тренировал меня английскому боксу, за что я ему очень благодарен. Карту и деньги, которые я передал ему на хранение, он в целости и сохранности передал Елизавете, которая сначала растерялась, а потом, со словами,

– Это всегда пригодиться, – спрятала все в надежное место.

«Юзовская» компания частенько собиралась на квартире у Елизаветы. Но в декабре тридцать четвертого года, после убийства Кирова, все изменилось. Усилились репрессии и с тридцать пятого года, начался реальный террор. Репрессировались не только Советские граждане, гонениям и репрессиям, подверглись и иностранцы, к тридцать седьмому году, за связь с иностранцем, уже грозила 58 статья, с лишением свободы от пяти лет. По этой причине встречи стали реже, и стали больше походить на подпольные сходки.

В одну из таких встреч Селин сетовал,

– Хотел сделать репортаж о советской семье. Чем живут, во что верят, что их интересует. Но когда мы с Мартой вошли к ним в квартиру, то увидели это пролетарское семейство во всей красе. Злая, фанатическая жена, преступная, идиотическая девчонка их дочь, и папаша – одно плечо выше другого, глаза косят и вертятся в разное время и в разные стороны. Вечный кретинический смех, и руки все время что-то шарят. А советская пресса печатает их портреты, портреты передовиков производства. Да это же какие-то чубаровцы, с лицами преступников. Положим, и лица буржуев то же немногим лучше, и не знаешь, что с этим всем делать. Или время такое? -.